— Сейчас звонила Марина, просила нас с тобой обязательно прийти к ним на елку.
— Очень рада! — ответила я. И тут же достала из шкафа свое новое синее платье, покрытое черным шифоном. Помню свое волнение: там я увижу первую жену Бориса[95] и его 3-летнего сына Андрюшу..[96]
Я была уверена, что нас позовут на елку и зашла недавно в игрушечный магазин и купила для Андрюши и Али две изящно сделанные дудочки, издававшие звук, похожий на тот, в котором пассажиры слышат приказ к отправлению поезда.
Я не помню, как мы с Борисом пришли, кто нас встретил, с кем нас знакомили, все это абсолютно исчезло из памяти. Но как ясно помню себя в самой большой комнате в их квартире, в Алиной детской. Большая елка в огнях на ковре посреди комнаты. Вижу около Бориса Сережу; как сейчас, слышу их заразительный смех, но ярче всего в памяти остался Андрюша, изящный, красивый мальчик с тонким голоском.
— Я могу взлезть к вам на плечи! — первое, что он сказал мне.
— Я боюсь тебя. Я упаду тогда и наверное умру, — говорю я.
— Неправда! Не умрете! — звонко хохочет Андрюша и карабкается, вцепляясь в мое платье.
Я медленно, мягко падаю в обморок, который только что изучила. Андрюша визжит от восторга.
— Нет! Нет! Она живая! Папа! — тащит он отца. — Ты тоже так упади! Ты умеешь?
— Ну уж нет! Дудки, чтоб я так упал! — смеется Борис.
— Дудки! Дудки! — закричал Андрюша от восторга.
— Боря, где мой сверток? — спросила я.
— Я забыла его на подзеркальнике в передней.
— Принесите его, пожалуйста!
— А что там? — спросил осторожно Андрюша.
— Там дудки, — говорю я.
— А чьи они? — спросил он очень тихо.
— Сейчас будет одна дудка твоя, а другая Алина.
И тут же робко выглянула из-за елки детская головка с большими глазами небесного цвета. Она, видимо, давно спряталась за елку, наблюдая за нами.
Вошла Ася.
— Мама! Мама! — восторженно закричал Андрюша. — У меня дудка сейчас будет!
— Здравствуйте, — сказала Ася, очень приветливо улыбаясь, протягивая мне руку.
В этот вечер она казалась мне еще милее. Я не заметила, как вошла и встала у дверей Марина. Мы говорили о чем-то с Асей, и мой взгляд словно был притянут вдруг внимательным, зорким взглядом Марины. Весь этот вечер она была так мила и добра ко мне, из чего я поняла, как сестры любят друг друга. Марина громко позвала нас всех к столу. Оказывается, стол был накрыт наверху, в Сережиной комнате. За столом было уже много народу. Здесь я познакомилась с Асиным будущим мужем, милым Маврикием Александровичем..[97]
Все гости благодарили его за необыкновенный торт. Все видели такой впервые. Торт был красивый и слегка жидкий, пропитанный волшебным сиропом, он таял во рту.
На другой день после елки Марина просила меня прийти к ним днем. В Марининой комнате мы были втроем: Ася, я и Марина. Так интересно, радостно и весело завязывался узел нашей дружбы и родства втроем. Мы так много и счастливо смеялись, так много истратили энергии, что все трое очень устали, утомились и легли втроем на широком Маринином диване. Но смех не оставлял и душил нас, мы все трое почувствовали большую слабость и только тут поняли, что мы очень проголодались. Марина тут же пошла в кухню, но нашла там только огромное блюдо клюквенного киселя. Помню, как хотелось есть, и мы опять не могли, мы опять изнемогали от смеха. Мы все так ослабели, что еле держали ложки в руках. И все-таки прикончили весь кисель.
Как-то утром звонит к нам Марина:
— Вы с Борисом ели сегодня что-нибудь?
— Нет. У нас нет ничего.
— Сию же минуту одевайтесь и идите ко мне.
Марина с какой-то страстью кормила тех, кого она любила, а время было голодное.
— Я в шкафу у себя нашла кулек с мукой и пеку сейчас блины, а вчера мне в одном доме подарили селедку. Идите скорее, пока горячие! — Крикнув вдруг: — Ой! у мне блин горит! — она бросила трубку.
Мы с Борисом тут же отправились. Поднимаемся наверх, в кухню. Чад ужасный! Алы рыдает!
— Перестань! — кричит Марина. — Стыдно реветь! Видишь Борис с Марусей пришли. Сейчас будем блины есть.
— А почему она плачет? — спрашиваю я.
— Мне на голову с потолка упал таракан, — смеется Марина. — Она никак не может пережить такое для меня оскорбление.