Но эта русскость нисколько не мешала ей любить Запад — она прекрасно знала и любила французскую литературу и поэзию, писала даже французские стихи[186] и переводила с русского на французский. Особенно любила французский XVIII век. (Казанова, Лозэн — ее герои.)
Французский романтизм отразился в том же «Плаще» очаровательными стихами:
Любила она и Германию, но не настоящую, а воображаемую. (В Германии она жила в детстве.) Прекрасны ее стихи на смерть Рильке,,[187] с которым она была в переписке. Ее любовь всегда сводилась к литературе, к братству поэтов, она чувствовала с необыкновенной остротой единство избранных и отверженных:
В конце концов, тема избранных Богом и отверженных землей основная тема поэзии Цветаевой. Несоответствие между тем, что жизнь есть, и тем, чем она должна быть. Цветаева всегда противопоставляла быт — бытию. Быть, а не иметь — ее девиз. Это ощущение свойственно многим, но немногие могли сказать это с такой силой и страстностью. Большая поэма «Крысолов» направлена против мещанства, против благополучия, ибо только в напряжении и в борьбе находила она удовлетворение.
В заключение я прочту стихотворение Цветаевой «Плач цыганки по графу Зубову»:
Это стихотворение очень любила М<арина> И<вановна> и охотно его читала — гораздо лучше, чем я прочел его. В «Плаче цыганки» нельзя не чувствовать той звуковой стихии, которая захватывала, поглощала Цветаеву. Неудержимый ритм, бешеный и мучительный, со срывами и взлетами, разбушевавшаяся стихия слова, когда раскрывается тайная сущность, звуковой смысл того, что было простым сочетанием гласных и согласных, когда стихотворение становится равнодействующей между смыслом и звуком.
В последний раз я видел Цветаеву незадолго до ее отъезда в Россию. Мне пришлось перед тем с нею не встречаться в течение 2 лет, и когда я пришел к М<арине> И<вановне> (она жила за городом, на границе Кламара и Малакова), в большом доме с полуобвалившимися лестницами, выбитыми окнами, таинственными закоулками, в доме, который мог бы символизировать нищету рабочего пригорода,.[188]
меня поразило то, как Цветаева постарела, в недолгий, сравнительно, срок. Ее волосы почти совсем поседели, появились морщины на худом лице, обострилась горбинка на носу, но все ее движения стали менее резкими и острыми. В первый раз я увидел в М<арине> И<вановне> усталость, и не физическую только, но глубокую, душевную, то которой уже человек не может отдохнуть. М<арина> И<вановна> на газовой плите жарила котлеты. По количеству котлет я было подумал, что она ждет гостей, но мы сели обедать втроем — М<арина> И<вановна>, ее сын Мур и я. Муру в то время было 14 лет, но выглядел он двадцатилетним парнем, огромный, толстый, странная антитеза всего облика М<арины> И<вановны>. За обедом почти все котлеты были уничтожены Муром.
После вынужденного отъезда ее мужа М<арина> И<вановна> осталась в одиночестве: многие ее бывшие друзья начали усиленно заботиться о «чистоте своих риз». Поэтому я с особенно большой радостью узнал, что накануне у нее был с дружеским визитом Илья Исидорович Фондаминский..[189]
Мы говорили о стихах, М<арина> И<вановна> прочла несколько своих переводов на французский,[190] она по-прежнему много и упорно работала. Потом разговор перешел на ее отъезд в СССР, о тех, кто уже уехал — Святополк-Мирском, поэте Эйснере, о тех, кто остается в Париже. Это было в 1938 году, и о возможности войны мы, конечно, не говорили — в то время в войну никто не верил. Прощаясь, мы оба были уверены, что прощаемся не навсегда.
Известие о ее самоубийстве поразило нас всех[191] — бывших ее друзей (тем более, что никому не известны причины, побудившие ее к этому шагу).
186
См., например, ее стихотворение «La Neige» (Anthologie de la Poésie soviétique. 1918–1934. Paris, Gallimard, 1935, p. 283).
Цветаевой были переведены на французский язык стихи Пушкина, Лермонтова, Маяковского, «Похоронный марш» («Вы жертвою пали в борьбе роковой…») и др.
188
Имеется в виду жилище Цветаевой в Ванве (26, rue J.B. Potin), где она прожила с 1934 по 1938 г
189
Фондаминский псевд. Бунаков; Илья Исидорович (1880–1942) — общественный деятель, публицист, соредактор «Современных записок». Больше других редакторов журнала благоволил к Цветаевой
191
Первые известия о гибели М.И. Цветаевой были напечатаны в оккупационной газете «Новое слово» (Смоленск. 1942. 8 февр.) и берлинском выпуске той же газеты (1942. 11 февр.).