Он участвовал в организации художественных студий при Каменских педагогических курсах и при детском городке, заведовал этими студиями и руководил там занятиями по рисунку и живописи. Преподавал также историю искусства в школе и педагогическом техникуме. Бывшие его ученики до сих пор хранят благодарную память о нем. Он активно участвовал в пропаганде и распространении искусства на периферии, вел большую просветительную работу среди учащихся и населения: устраивал беседы и лекции по искусству, учил своих слушателей понимать и любить творчество русских художников, делился воспоминаниями о встречах с ними. В одном из писем И. Е. Репину (от 16 декабря 1925 г.) Минченков сообщал о своей работе в педагогическом техникуме: «Взрослые ученики интересуются историей искусств. Получение Вашей карточки совпало с прохождением реализма в живописи. И надо было видеть, с каким жадным интересом рассматривали ученики Вашу новую карточку — творца „Иоанна Грозного“, „Крестного хода“, „Бурлаков“ и проч. без конца. Снимки некоторых картин у нас есть под рукой. Списываемся с Берлином, хотим приобрести такой волшебный фонарь, чтобы можно было передать на экране всякий снимок, и тогда начнем лекции для большой публики по искусству…» В другом письме к нему же (от 20 мая 1927 г.) рассказывалось: «Сидим мы в учительской (все преподаватели школы второй ступени), и вбегает маленький мальчик 1-го класса с криком: „Скажите — жив и здоров Репин и где живет, мы в классе поспорили о нем?“ За Вас мне радостно: детвора спорит о Вас, горячо интересуется Вашей жизнью. Я сказал, где Вы живете, а о здоровье обещал ответить, когда получу от Вас весть. Прихожу домой — Ваше письмо. На другой день ребята кричали: „Наша взяла, Репин жив, здоров, живет в Финляндии!“ Мне кажется — Вам должно легко, легко житься в сознании того, что Вы сделали для страны и для всех нас…» И еще одна выдержка из письма И. Е. Репину от 28 июля 1929 года: «Осенью устраиваю здесь выставку работ своих учеников, лично своих и некоторых товарищей, обещающих прислать этюды. Составится небольшой музей, крайне полезный для нашего городка».
Так, верный основной идее Товарищества, деятельный и общительный по натуре, старый передвижник стремился в меру своих сил по-прежнему быть полезным и нужным людям.
Его деятельность в послереволюционное время — ценная страничка из истории художественной жизни так называемой периферии. Минченков принадлежал к многочисленным труженикам, нередко безвестным, чьими руками насаждались и распространялись в те годы ростки подлинной культуры среди впервые приобщавшихся к ней широчайших народных масс.
Все эти годы он не прекращал занятий живописью — писал пейзажи родных мест, жанровые композиции, портретные этюды. Мечтал написать портрет своего знаменитого земляка М. А. Шолохова, но замысел не осуществился. Местонахождение большинства произведений Минченкова неизвестно, основные погибли в годы Великой Отечественной войны. До нас дошли немногие работы из числа выполненных в Майкопе и Каменске-Шахтинском, не поддающиеся более определенной датировке и, вероятно, не слишком показательные. Есть еще несколько фотоснимков, столь же случайных. Вот почему судить о Минченкове-живописце сейчас крайне затруднительно.
То, что нам теперь знакомо, — это живопись тихая, скромная по средствам, но не лишенная лирического чувства. Художника интересуют смена времен года, различные состояния природы, которые он передает с бесхитростным стремлением к правде образа, понимаемой в традициях позднепередвижнического пейзажа. Кисть его, быть может, слишком скованна, колористические возможности ограниченны, хотя иной раз ему удается, оставаясь в пределах неброских, серых гамм, найти приятное для глаза решение (таков этюд «Туманное утро», удачно сгармонированный в серебристой, зеленовато-серой тональности). Порой пейзажный сюжет оживляется вкраплением жанровых мотивов. В «Зимней дороге» — заснеженное поле, чахлые деревца, у горизонта полоска догорающего бледного заката, а в центре — сани с путником, спешащим добраться к жилью до наступления ночи. Мотив опять-таки традиционен, чтобы не сказать банален, но в его трактовке ощутимо чувствуется нечто свое, частичка вложенного художником искреннего переживания. По размерам крупнее других картина «Вечер на Дону» (начало 1930-х гг.), где заметна попытка создать обобщенный образ родного края[4]. Пейзаж писался, может быть, не без мысли о полотнах Куинджи. Он умело скомпонован. Почти всю поверхность холста заполняет увиденная с высокой точки величавая ширь тихого Дона, тусклым серебром поблескивающая под сумеречным небом; простор подчеркнут не только плавными линиями далеко в обе стороны раскинувшихся берегов, но и тем, как противопоставлен этому безграничному пространству масштаб первого плана, где обобщенными пятнами намечен силуэт группы возов у переправы.