Затем, поблагодарив хозяина, простясь с ним, ротмистр пошел в свою дежурную комнату, Юрьев поехал к Лермонтову, жившему у бабушки Арсеньевой, а я, как обыкновенно в случаях таких поздних бдений вне дома, заночевал под дружеским кровом моего любезного Афанасия Ивановича, имея в кармане экземпляр вполне верный стихов Лермонтова, перекинувших его из гвардии в армию.
Городская легенда о причине последней дуэли М. Ю. Лермонтова
Биография М. Ю. Лермонтова представляется все еще далеко не полною, хотя в последние годы в журналах и газетах и в особенности в двух специальных биографических сборниках, «Русском архиве» и «Русской старине», являются от времени до времени интересные материалы в этом отношении. Обязанность каждого знающего хоть что-нибудь о Лермонтове передать это «что-нибудь» путем печати и огласить, умножая тем массу биографических материалов, критическая разработка и стройное сгруппирование которых – дело будущего биографа жизни и деяний нашего бессмертного поэта. Руководствуясь этим правилом, я со своей стороны сообщил кое-какие сведения, которые имею о Лермонтове (см. «Русский архив» № 9, 1872; «Биржевые ведомости» нынешнего 1873 г.[187]). Теперь же я передам здесь то, что я в моих поденных записках сороковых годов нашел о причине последней (смертельной) дуэли М. Ю. Лермонтова с Н. С. Мартыновым в Пятигорске.
Легенда эта, слышанная мною за 30 почти лет из уст русского нашего Фуше того времени, покойного Л. В. Дубельта, в прошлом году была мне весьма положительно с новыми подробностями подтверждена А. М. Меринским, слышавшим все это от общего их с Лермонтовым товарища – бывшего юнкера лейб-гвардии Егерского полка А. А. Гвоздева, находившегося с Лермонтовым долгое время в самых коротких отношениях. Противник Лермонтова в несчастной дуэли, Николай Соломонович Мартынов, отказался изложить подробности этого дела. Но объяснений можно ожидать от сестер его (которые – сколько я слышал – все замужем и живы). Объяснения эти могли бы подать повод к сообщению новых более или менее знаменательных подробностей о жизни М. Ю. Лермонтова, подробностей всегда драгоценных и любопытных для дельного мыслящего будущего биографа. Как бы то ни было, расскажу здесь то, что мне лично по этому предмету известно, повторяя: Je l’essaie, qu’un plus savant le fasse![188]..
В то время, когда роковая пуля того пистолета, которым владела рука Н. С. Мартынова, лишила Россию одной из ее литературных слав, в Петербурге ходили различные слухи. В эту самую пору мне приводилось бывать иногда на вечерах моего тогдашнего знакомца, чем-то когда-то, лет за 20 пред тем, обязанного моему тогда еще здравствовавшему отцу, – Александра Дмитриевича Киреева. Он был тогда управляющим конторою петербургских театров и только что женился на прелестной женщине, именно девице Кальбрехт, перешедшей в его гостиную с подмостков драматической сцены Александринского театра. На вечерах Александра Дмитриевича можно было встретить двух-трех генерал-адъютантов, десяток флигель-адъютантов, множество камергеров, церемониймейстеров, без числа камер-юнкеров, гвардейцев и армейцев всех рангов, знатных иностранцев, туристов, банкиров, художников, чиновников, артистов, актеров всех трупп, певцов, танцоров, акробатов, клоунов, ташеншпилеров[189] и еще шулеров более или менее известных и таких же светских мушаров, в числе которых блистал персидскою звездою и поражал всех необычайно длинным носом знаменитый в ту пору господин Gazza-ladra (т. е. Сорока-воровка), какое прозвище было ему дано в обществе за страстишку его воровать все, начиная с серебряных ложек и вилок за ужинами и кончая чужими словами, мыслями, проектами, затеями и секретами. Общество этих киреевских воскресных вечеров было пестро донельзя, а препровождение времени почти всех гостей состояло в игре в карты. Играли даже женщины, и очаровательная хозяйка была всегда во главе игриц. Раз, однако, именно на той самой неделе, в которую почта привезла в Петербург известие о дуэли и смерти Лермонтова, общество было как-то оживленнее обыкновенного и даже велся как бы общий разговор. Главным предметом этого разговора был Лермонтов и в особенности последнее прискорбное событие, его трагическая смерть, заставлявшая почтеннейшего Александра Дмитриевича Киреева сильно хмуриться, так как он, не знаю какими судьбами, во время вторичной службы поэта в гвардейских гусарах находился с ним в весьма тесных, преимущественно финансовых отношениях[190]. Кроме столь громко известного Иакова Ивановича Ростовцева (в ту пору, кажется, уже генерал-адъютанта, но не графа[191]), постоянного посетителя карточных воскресных вечеров А. Д. Киреева, в числе гостей почти всегда бывал не менее известный тогда начальник штаба Корпуса жандармов Леонтий Васильевич Дубельт, человек приятный в обществе, рассказчик превосходный и, кроме того, «всезнающий» по профессии.
187
В 1873 г. в «Биржевых ведомостях» Бурнашев о Лермонтове не писал, о нем он кратко упоминал в очерках «Улан Клерон» и «Эпизод из бального сезона 1835 года в Петербурге», напечатанных в этой газете в 1872 г. и включенных в настоящий сборник.
188
Я пробовал, кто искусней, сделает лучше (
190
А. Д. Киреев вместе с И. Н. Кушинниковым издал «Стихотворения» (1840) Лермонтова и роман «Герой нашего времени» (1840, 1841). Сохранилась расписка Лермонтова 1841 г. о получении им от Киреева 1500 руб. за второе издание романа.
191
В 1841 г. Я. И. Ростовцев не был ни генерал-адъютантом, ни графом. Генерал-адъютантом он стал в 1849 г., а графское достоинство было присвоено его роду после его смерти.