Отец мой был страстный охотник, любитель веселой компании, хороший рассказчик охотничьих приключений и приключений по службе, любитель выпить в компании. Поэтому у нас было много знакомых, часто бывали гости. Особенно близка была к нам в это время польская семья помещика Дементия Осиповича Киборта, владельца красивого имения «Старая Мысль» в одной версте от Дагды. Жена Киборта Ядвига Себальдовна была стройная женщина, высокого роста с оригинальным красивым лицом. У нее был приятный голос. Как пылкая польская патриотка, она драматически исполняла гимн «Еще Польша не погибла» и «С дымом пожаров».{6} Первое мое воспоминание о ней связано с исполнением ею какого‑то романса. Ее глубокий, проникнутый чувством голос, музыка, сопровождавшая ее пение, произвели на меня такое впечатление, что я заплакал. Хотя мне было тгода не более семи лет, она покорила мое воображение. Чувство, которое я стал питать к ней, несомненно была любовь. Я часто думал о ней. Когда мне случалось читать красивое стихотворение, я начинал декламировать его, мысленно обращаясь к ней.
У Кибортов был сын Владислав, мой сверстник, и дочери Геля, Зося, Ядвига. С милою семьею этой мы часто устраивали совместные прогулки, «маевки». Запрягались лошади, забирались вкусные угощения, самовар и мы отправлялись в какое‑нибудь красивое место на берег озера, на гору, в леса. С наступлением сумерек зажигали костер. Когда на него наваливали гору сухого можжевельника, восхитительный столб пламени вздымался вверх выше самых высоких берез и в нем кружились сверкающие искры, точно звезды, прилетевшие с неба.
Особенно хороши были поездки на озера для ночной ловли раков. Темною ночью, в тихую погоду, когда вода не шелохнется, раки лежат на песчаных отмелях под водою на глубине каких‑нибудь пол–аршина. Сняв обувь, засучив штаны выше колен, с зажженною лучиною в руках тихо бредешь по воде и пристально смотришь на дно: вот неподвижно лежит, распластавшись на песке, большой рак; тихонько, чтобы не всплеснуть водою, опускаешь руку, медленно приближая ее ко дну, — цап! — хватаешь рака за туловище: он мотает большими клешнями вверх и вниз, взад и вперед, но не может достать руки и попадает в мешок, привязанный к поясу ловца[7].
Другая семья, с которою у нас были живые приятельские сношения, жила в семи верстах от нас тоже в живописном имении «Константиново». Принадлежало оно Леониду Ивановичу Писареву, внушительная красивая наружность которого производила на меня большое впечатление. Писарев и его старший сын лет восемнадцати очень любили охоту, как и мой отец. Дочь Любовь была сверстницею моей сестры Лели. Мальчики Петя, Паша, Лева по возрасту подходили ко мне. Хотя хозяйка дома была урожденная баронесса Бер из Прибалтики, дух семьи был чисто русский; семья Писаревых вела красивую жизнь культурного русского дворянства. Отец и старший сын, любя охоту, любили вместе с тем географию, чтение и беседы о дальних странах. У них были хорошие карты, атласы. В одно из наших посещений мы, младшие дети, начали играть в прятки. Петя втолкнул меня в кабинет отца, чтобы хорошенько спрятать меня. Там в это время Леонид Иванович со старшим сыном чистили свои двустволки и беседовали, по–видимому, об Африке. На столе
перед ними лежал раскрытый атлас, изящные карты которого притягивали меня к себе. К серьезным разговорам старших я всегда любил прислушиваться. «Килиманджаро мая высокая гора в Африке» долетело до моего слуха, когда я забивался куда‑то за шкаф. Странные звуки названия глубоко врезались в мою память и чрезвычайно заинтересовали меня.
Любознательность моя была велика. Неудивительно поэтому, что следя за обучением старшей сестры, я самостоятельно научился читать и жадно стал поглощать все книги, попадавшиеся под руку. Знакомый молодой еврей, приезжавший в Дагду из какого‑то города к родным и выделявшийся в нашем местечке своею культурностью и щеголеватым видом, «шеине мореине», как называют на жаргоне таких лиц, дал мне почитать Робинзона Крузо. Эта книга произвела на меня волшебное впечатление; несколько дней я ходил как зачарованный.
7
Детство, проведенное в непосредственной близости к деревне и увлечение в молодые годы естественными науками наложили на всю жизнь моего отца благотворную печать. Действительно, на летних каникулах деревенский житель (в какой‑то умеренной степени) пробуждался в нем, и он нам много помогал своим примером и рассказами присматриваться и прислушиваться к растительному и животному миру. Искать в лесу можжевельник, чтобы его подбрасывать в костер, было у нас, как и в его детстве, первой заботой во время пикников.