Достаточно того, что ими было забрано скота и овец столько, что они нашли возможность благотворительствовать, отдав несколько сот овец и рогатого скота на прокормление русских пленных, взятых у киргиз. Подобного рода деяние, конечно, никоим образом не может служить доказательством щедрости и сострадания китайских чиновников.
Отношение же даотая Чжу к Шабданам, главным виновникам мятежа в Семиречье, может быть названо только преступным. Помимо того, что он принимал их как депутатов, взяв от них деньги, опий, оружие и скот (см. протокол, подписанный войсковым старшиной Бычковым, аксуйским аксакалом и аксакалом консульства), он продолжал иметь с ними личные сношения даже после того, как консульством (вследствие ходатайства начальника штаба Туркестанского военного округа и вице-губернатора Семиреченской области) было заявлено требование о приемке[79] названных зачинщиков мятежа, он предупреждал их о грозящей им опасности и помог им бежать, снабдив проводниками, не говоря уже о том, что просьба русского аксакала, а впоследствии и моя, оказать нам помощь и послать несколько джигитов для задержания Щабданов не была им уважена, несмотря на прямое указание с моей стороны на несоблюдение им обязательств согласно ст. 10 Кульджинского договора 1851 г. и ст. 10 Пекинского договора 1850 г. (см. копию письма от 3 января).
В данном случае им всецело руководило нежелание выдать Шабдаяов, показания коих могли оказаться для него слишком компрометирующими. Насколько же благожелательным оказалось отношение даотая Чжу к Шабданам и вообще к киргизам, свидетельствует тот факт, что в официальном разговоре с войсковым старшиной Бычковым Шабданы были названы им такими же «гостями» на китайской территории, как и Бычков со своим отрядом, имеющими по этому такое же право рассчитывать на китайское гостеприимство, как и сам войсковой старшина Бычков (см. протокол за подписью Бычкова и переводчика Ибрагимова).
Такое благожелательное отношение к киргизам является характерным не только для даотая Чжу, но следуя ему уездные начальники, как Аксуйский и Байский, в своем покровительственном отношении к киргизам дошли до того, что вывесили в городе объявление, где прямо говорят, что они идут навстречу киргизам в их бедственном положении и берут их под свою защиту. Конечно такие высокие побуждения со стороны китайских чиновников имели своим фактором денежные и прочие ценные подношения. До чего же доходит бесстыдство и нежелание китайских чиновников считаться с выполнением обязательств, налагаемых на них договорами, видно хотя бы из того, что ими принимаются на службу в войска в качестве солдат конных и пеших те же беглые киргизы; около 40 человек завербовано ими, причем некоторые из этих киргиз несут обязанности городовых в Уч-Турфане.
Что же касается вопроса об отобранном оружии у дунган и киргиз то, хотя представляется довольно трудным определить точную цифру, но если мы примем во внимание то обстоятельство, что за 2 дня, которые провел чиновник Полтавский в крепости, спасаясь от дунган, туда было доставлено свыше 60 ружей и шашек, отобранных китайскими солдатами от бежавших дунган, а также и то обстоятельство, что одними Шабданами было передано даотаю свыше 30 винтовок и что оружие, взятое нашими аксакалами в Аксу и Бае от киргиз, было, отобрано у названных аксакалов по распоряжению даотая, дают мне основание допустить, что количество оружия, захваченного таким образом даотаем, достигает 300 ружей, среди коих надо считать не меньше 100 винтовок. Согласно смысла приведенных выше статей договоров, оружие это подлежит выдаче русскому правительству.
Такая успешная деятельность даотая Чжу не могла пройти незамеченной со стороны син-цзянского губернатора Яна, который, начав борьбу с русским влиянием в названной провиниции, еще в прошлом году зимой, выдвинув на сцену трудно разрешимый вопрос о землевладении для русских подданных в Кашгарии, нашел его самым подходящим кандидатом для замещения освободившейся вакансии даотая в Кашгаре с уходом с этого поста его брата, который к тому же далеко не оправдал возлагаемых на него надежд.