Я привел данные, характеризующие отношения русской власти к киргизам в связи с изменением условий киргизской жизни; сказал, как отнеслись киргизы к событиям, связанным с войной; указал на крайне неблагоприятные обстоятельства, связанные с призывом киргиз на тыловые работы. После всего этого можно ли еще удивляться, что произошли такие печальные события, и можно ли все это приписать одним только киргизам? Можно ли отыскать более красноречивые, более действительные приемы агитации для возбуждения умов, чем все то, что сказано выше? Люди незнакомые с историей этих взаимоотношений, к каковым, к сожалению, приходится причислять чуть ли не 99°/» русского населения Туркестана, в попытках объяснить причины волнений в Семиреченской области отыскивают эти причины, не задумываясь, слишком просто и легко — в «турецкой и германской агитации». Из сказанного, несомненно ясно одно: если бы не было тех отношений к киргизам, что были до войны, если бы мобилизация рабочих проводилась более осмотрительно, то самая идеально обставленная, какую только можно себе представить, «турецкогерманская» агитация не достигла бы того, свидетелем чего мы явились.
Более показать ничего не имею.
Приложения:
1) Книга В. Н. Наливкина «Туземцы раньше и теперь».
2) Номера газеты «Казак» 166, 168, 177, 178, 179, 184, 192.
3) Копия телеграммы от 13 августа.
4) Записка по Верненскому и Копальскому уездам.
5) Копия докладной записки от 14 января 1917 г. (по Лелсинскому уезду).
6) Копия прошения киргиза Верненского уезда Курбан Ходжанова.
7) Копия прошения киргиза Верненского уезда Манке Измайлова.
8) Копия прошения пригородных киргиз Верненского уезда.
9) Копия Докладной записки по дополнению этих прошений.
10) Копия докладной записки о Шабдане и его детях.
11) Отношения канцелярии генерал-губернатора[91].
Показание снималось 6—24 февраля 1917 года — инженер (подпись не разборчива) — Тапышпаев.
Копия взята из дел ЦАУ Узб. ССР за 1917 год, арх. № 1186, фонд КТГГ, отдел секретный, стр. 7-25, по фондам ЦАУ Кирг. АССР, дело А А-87/138 за 1915 г., стр. 118–146.
Мы, кара-киргизы Пржевальского уезда, Курткамерганской, Багатинской, Кунгейаксуйской, Тюпской, Курмектинской, Кенсуйской, Тургенской, Бехназарской — всего 8 волостей, пришли к границе в количестве 4 595 кибиток. Среди пришедших есть много женщин и детей. Прошение наше заключается в нижеследующем: принадлежащие нам земли от нас взяли под предлогом, что мы не отбываем воинскую повинность, нам же предоставили горы. Но горы, занятые лесом, оказались казенными. На скот и юрты наложили подать. Поля отошли к крестьянам, а горы отошли в казну, и нам нечем было жить. Отопляться нам тоже было очень затруднительно. Цены на лес повысились в 5 раз, так что деревья дошли от 3 до 15 (рублей штука. Билеты[93] заставили брать по два раза в год и бедные не в состоянии делать это, а если срубят одно дерево, то лесная стража составляет протокол на 10 деревьев.
Каждая волость ежегодно платила штрафы по нескольку тысяч рублей, причем, кто был в состоянии, тот платил, а бедные отсиживали под арестом. Призывали помогать России в войне, и мы помогали раз пять. Кроме двух налогов, которые мы платили каждый год, на нас еще наложили на каждую юрту по 4 рубля. Взято налога с 80 юрт. Понадобились юрты для армии, попоны для лошадей. Заставили нас, по распоряжению губернатора, сеять опий и установили таксу по 12 рублей за фунт, а если кто будет продавать на сторону, то приказали сажать в тюрьму на 4 месяца или платить 500 рублей штрафа. Оказалось, что мы потерпели убыток. С нас взяли приговор о том, чтобы мы отдали на службу с 19 до 31 года, а если не отдадим, то будем расстреляны, но молодежь, не слушавшись старых людей, стали бежать. Уездный начальник говорил, что молодежь бежит по нашему убеждению, и потому мы были наказаны. Сидевшие в тюрьме и показавшиеся на глаза, кроме татар, были убиты — это говорили нам бежавшие раненые из Пржевальска.