Многие молодые люди из именитых семей города втайне сохли по красивой вдове, но открыться ей, признаться в своих чувствах не смели.
Бежали дни.
Отшельнический образ жизни превратил Лалезар-ханум в глазах одних в странное, загадочное существо, другие же относились к ней с предубеждением и даже враждебно. А немало было и таких, которые страдали и мучились по ней, снедаемые неразделенной страстью.
Уже давно никто не переступал порога ее уединенного жилища.
Но вот однажды вечером, недели за две до прибытия в город Особого Лебединского батальона, в ворота ее дома тихо постучали.
Глухой звук, похожий на всплеск воды в горном озере, в которое свалился вдруг обломок скалы, пронесся по двору, проник в дом и там заглох в его стенах.
Сердце у Лалезар-ханум забилось, как птица, пойманная в силок.
Женщина подошла к окну. Прислушалась.
Во дворе, залитом лунным светом, и на мощенной камнем безлюдной улочке, куда выходили низенькие ворота дома, закрытые наполовину ветвями развесистых яблонь, царила мертвая тишина. Казалось, сорви с дерева листок, и будет слышно, как он упадет на землю.
Лалезар-ханум решила, что стук в ворота ей просто почудился.
Но в этот момент стук повторился.
Нет, это не было галлюцинацией. Она отчетливо слышала: кто-то легонько стучал ладонью в ворота.
Хозяйка дома вышла на веранду, медленно спустилась по лестнице и прошла под благоухающими деревьями к воротам.
В конце садовой дорожки она остановилась и спросила:
— Кто там?
— Откройте, муаллимэ [12], это я, Наджиба, — послышался за воротами детский голосок.
— Наджиба? — удивилась Лалезар-ханум. — Зачем ты пришла одна в такой поздний час?
— Я не одна, муаллимэ, — сказала девочка, понизив голос и растягивая слова.
Лалезар-ханум догадалась, что она говорит, прильнув губами к щели в воротах.
Хозяйка отодвинула деревянный засов. Калитка со скрипом отворилась, и она увидела свою маленькую ученицу. Девочка несколько раз оглянулась, кивнув кому-то головой, и скользнула в ворота. Следом за ней во двор вошел среднего роста человек в архалуке и сапогах. Свет луны падал ему прямо в лицо.
Лалезар-ханум показалось, что она видит незнакомца впервые.
— Это мой дядя, муаллимэ, — тихо сказала Наджиба. — У него к вам дело.
Незнакомец подошел к учительнице.
— Извините, Лалезар-ханум, что беспокою в столь неурочное время, — сказал он. — Иного выхода у меня не было. Мне казалось, прийти к вам днем — не совсем удобно. Нельзя ли с вами поговорить? Я вас долго не задержу.
Лалезар-ханум скрепя сердце пригласила гостей в дом.
При свете керосиновой лампы она отчетливо разглядела лицо мужчины и узнала его: это был городской кузнец Бахрам.
"Какое у него может быть ко мне дело? — подумала Лалезар. — Или он хочет поговорить со мной о племяннице?"
Бахраму было трудно сразу начать разговор. Собираясь с мыслями, он осмотрелся.
Дверь в соседнюю комнату была распахнула настежь. В полумраке ему был виден только массивный книжный шкаф, на котором, величественно распластав крылья, стояло чучело орла.
В столовой, где они сидели, царил идеальный порядок.
По-видимому, эта комната была больше по размерам, чем смежная. В простенке между двумя окнами, выходящими во двор, висел портрет доктора Ордухана, окаймленный черным крепом.
Бахрам хорошо знал этого приветливого человека с большими добрыми глазами, с тонкими, закрученными кверху усиками, который всегда первый раскланивался со своими знакомыми на улице и на базаре. А их у него был — весь город! Однажды Бахрам даже пригласил этого доктора к своей больной матери.
Никто и не подозревал, что этот скромный, тихий врач с грустным, озабоченным лицом — активный революционер.
Бахрам часто думал о докторе Ордухане. Ему было досадно, что он не познакомился с ним ближе при жизни, не узнал его мыслей и убеждений.
"Был бы доктор Ордухан в нашей организации, — часто говорил он товарищам, — мы берегли бы его как зеницу ока, и никакая сила не смогла бы вырвать его из наших рядов".
Большевики-подпольщики Закатал знали, что Ордухан и его тифлисские друзья действовали в одиночку, неосторожно, рискованно. Потому-то они так скоро и попали в лапы царской охранки.
Вопрос Лалезар-ханум отвлек Бахрама от мыслей о днях прошлых.