Таким образом, исследование учений и практик, общих для христианства и восточных мистерий, почти всегда вынуждает искать их корни за пределами Римской империи, на эллинистическом Востоке. Именно там были разработаны религиозные концепции, которые при цезарях утвердились в латинской Европе[8]; именно там следует искать ключ к доселе неразрешимым тайнам. В самом деле, в настоящее время нет ничего более загадочного, чем история сект, которые возникли в Азии в тот момент, когда греческая культура вошла в соприкосновение с представлениями варваров о богах. Со всей уверенностью сформулировать совершенно удовлетворительные выводы удается редко, и, в ожидании новых открытий, разуму нередко приходится довольствоваться тем, чтобы продумывать взаимоисключающие возможности. В неспокойном море возможного часто приходится бросать лот, дабы найти место, где можно будет без опаски бросить якорь. Однако мы, по крайней мере, достаточно ясно видим курс, в соответствии с которым следует вести изыскания. По нашему мнению, прежде всего стоило бы пролить свет на разнородные культы иудейских или иудео-языческих общин — поклонников Зевса Гипсистоса, саббатеев, сабазиан и прочих, — внутри которых, начиная с апостольского века, укореняется новая вера. На рубеже нашей эры Моисеев закон в их мировоззрении уже нередко уступал свое место священным обычаям язычников, а монотеизм делал уступки идолопоклонству. Многие верования Древнего Востока, как, например, представления персидского дуализма о подземном мире, прибывали в Европу двумя путями, во-первых, через более или менее ортодоксальный иудаизм общин диаспоры, в которых Евангелие было сразу же принято, и, во-вторых, через языческие мистерии, принесенные из Сирии или Малой Азии[9]. Как только мы достигнем далекого источника, из которого берут начало реки, местом слияния которых стал Рим, некоторые аналогии, вызывавшие удивление и негодование апологетов, уже не покажутся нам достойными такой реакции.
Их широкая пропаганда в корне разложила древнюю национальную веру римлян в то самое время, когда цезари мало-помалу сводили на нет политический партикуляризм. Вместе с тем религии, чтобы стать вселенской, уже не нужна была связь с государством; она воспринималась уже не как общественный долг, а как личная обязанность, и больше не подчиняла индивида обществу, а прежде всего стремилась обеспечить ему личное спасение на этой земле, а главное, в потустороннем мире. Восточные мистерии открывали перед своими адептами радужную перспективу вечного блаженства. Таким образом, ось нравственности оказалась смещенной: ее целью теперь стала реализация высшего блага не здесь на земле, как в греческой философии, а после смерти. Отныне речь шла об осуществлении не чего-то чувственно воспринимаемого, а идеальных чаяний. Существование в дольнем мире расценивалось как подготовка к блаженной жизни, как испытание, итогом которого должно было стать вечное счастье или страдание. Это переворачивало всю систему ценностей.
Спасение души, которое становится главным человеческим делом, в этих мистериях обеспечивается главным образом строгим выполнением священных церемоний. Эти ритуалы обладают очистительной и искупительной силой; они делают человека лучше и освобождают его от власти злых духов. Вследствие этого культ является основной составляющей, а богослужение может совершать только духовенство, которое посвящает себя ему без остатка. Азиатские боги желали владеть своими служителями безраздельно: их жрецы уже не чиновники — едва ли даже граждане, они целиком отдают себя своему служению и требуют от верующих покорности своей сакральной власти.
Все эти черты, обрисованные здесь не более чем эскизно, приближают восточные культы к христианству, и читатель этих очерков найдет немало других точек соприкосновения между ними. Нас самих эти аналогии поражают гораздо больше, чем их современников, поскольку в Индии и Китае мы встретились с религиями, одинаково отличными как от римского язычества, так и от христианства, и, по контрасту, сходство последних кажется нам еще более заметным. Эти теологические аналогии не привлекали внимания древних, поскольку им почти ничего не было известно о существовании иных возможностей, и они акцентировали свое внимание главным образом на различиях. Я не закрываю глаза на то, как много среди них было существенных: фундаментальное расхождение состоит в том, что христианство, поместив Бога за пределами мира, в идеальной сфере, постаралось полностью избавиться от всякой связи с политеизмом — зачастую отвратительным. Но даже когда мы противопоставляем себя некой традиции, мы не можем порвать с прошлым, которое нас сформировало, как не можем отделять себя от настоящего, в котором живем. По мере более тщательного изучения религиозной истории империи триумф Церкви, как нам представляется, будет все больше казаться венцом долгой эволюции верований. Нельзя постичь христианство V века, его величие и недостатки, его духовную высоту и его детские суеверия, если не знать более древних нравственных учений того мира, в котором оно распространялось. Вера друзей Симмаха, какова бы она ни была, отстояла от религиозных идеалов Августа гораздо дальше, чем от религии их оппонентов в сенате. Я надеюсь, что эти очерки смогут показать, каким образом языческие культы Востока отвечали давнему стремлению римского общества, которое долго довольствовалось достаточно примитивным идолопоклонством, в сторону более развитых и более глубоких форм благочестия. Возможно, их влечение к мистицизму заслуживает всех тех упреков, которым подлежит и неоплатоническая теургия, черпающая вдохновение из этих же источников; однако, признавая равным образом божественную сущность души, они укрепили в человеке ощущение его особого достоинства; сделав внутреннее очищение главной целью земного существования, они облагородили и возвысили физическую жизнь и придали ей почти сверхъестественную напряженность, которой прежде не знал античный мир.
8
Однако все эти тонкие и сложные поиски истоков и родственных связей в основном ограничатся рамками александрийского периода. Если говорить о Римской империи, стоит учитывать, что еще до прихода христианства, а затем параллельно с ним, восточные религии вводили в обиход концепции, которые ко времени заката античного мира приобрели также всеобщее признание. Таким образом, проповедь жрецов из Азии, вопреки их собственному желанию, подготовила триумф Церкви, и именно это ознаменовало успех того дела, невольными поборниками которого они стали.