Работаю, еще до всякой аспирантуры, в областной газете «Комсомолец», печатаю первые рецензии в «Новом мире», «Юности»[22], «Дружбе народов»[23]. И, естественно, меня приглашают на семинар молодых критиков в Переделкино[24]. А как вернулся, звонок, зовут в местное отделение Союза писателей. Встречает меня их оргсекретарь и по совместительству детский писатель. Очень дружелюбен, расспрашивает, расхваливает. Вот тебе, говорит, Сергей, талон на приобретение машинописной бумаги по писательскому лимиту[25]. А вот, говорит без перерыва, мои книги. Напишешь о них для «Вечернего Ростова»[26], я уже договорился, а потом расширишь и отдашь в «Дон». Там уж ты сам договоришься, ладно?
Зиновий Самойлович Паперный[27], руководивший переделкинским семинаром и давший мне, кстати, много позже рекомендацию в Союз писателей, будто предвидя все, говорил мне еще в семинарские дни: «Можно, Сережа, быть в провинции прозаиком, можно поэтом. А критиком никак нельзя. Сожрут вас в этой банке с тарантулами». А что, спрашиваю, Москва – это не банка с тарантулами? Тоже, кивает Зиновий Самойлович, банка, но большая-большая, можно в сторонку отползти…
Наладившись на рубеже 60—70-х в критики, стремился я, разумеется, печататься в центральных, как тогда говорили, журналах. Но Москва от Ростова далеко, об Интернете еще и слуха не было, так что, приезжая в столицу сначала студентом, затем журналистом из провинции, я в надежде получить заказ обошел все, кажется, известные мне редакции. Кроме, понятно, «Молодой гвардии»[28] и «Нашего современника»[29], уже тогда мне чужеродных. Для «Юности», ежусь, написал рецензию на первую книжку Татьяны Глушковой[30] – но кто же тогда знал, как время развернет эту ученицу Ильи Сельвинского? А в «Знамени»[31] в ответ на предложенную статью об Арсении Тарковском Дмитрий Викторович Стариков[32], ведавший там критикой, посмотрел, помню, на меня с искренним изумлением: «Почему именно о Тарковском? – И он пренебрежительно щелкнул пальцами. – Таких, как Тарковский, у нас на пятачок пучок. Напишите лучше о Сергее Поделкове[33] – в нем есть масштаб».
Ну надо же, думаю, а я его и не читал. Пришлось топать в сотый на Горького[34], чтобы, стоя у прилавка, листать солидный (масштаб же!) том Поделкова. И уж на то, чтобы этот масштаб не поприветствовать, ума у меня все-таки хватило. А в самоучителе литературного поведения, которым я руководствовался, появилось очередное правило – можно писать только о книгах, которые ты либо уже купил за собственный счет и по собственной воле, либо еще только мечтаешь положить на свою прикроватную тумбочку.
Живя еще в Ростове, но печатаясь уже в столице, я стал приобретать некоторую даже известность в узком, но шумном (тогда, тогда!) кругу местных литераторов. Местная партийная газета «Молот»[35] даже уделила моей нескромной персоне целый абзац. До сих пор помню. Да и как забудешь, если сказано было – цитирую навскидку: «В славном эскадроне донских писателей появилась еще одна критическая сабля».
Причем слова «еще одна» были, как все понимали, типичной для партийно-советской печати гиперболой. Критиков на Дону как тогда не водилось, так и позже они, кажется, не произросли. Поэтому местные мастера поэзии и прозы начали охотиться именно за мною – не потому, что я стал таким уж хорошим критиком, а потому, что был единственным, других нету.
Они охотились, я прятался, видя даже известную доблесть в том, чтобы ни словом не обмолвиться об окружавшем меня – и не то чтобы очень гадком, но каком-то безнадежно сереньком – региональном ландшафте. Тоже, знаете ли, своего рода эмиграция – из постылой малой родины в вымечтанную и желанную, общероссийскую.
Хотя, признаюсь, случалось и мне оскоромиться. Напечатал я, например, в Ростовской молодежке, где тогда служил, обзор поэтического раздела журнала «Дон» – вполне никакой, поскольку и те немногие цветы моего злоречия, что в нем были, начальство выпололо. Опасаться, следовательно, нечего – и вдруг шум, гам, скандал, вызывают, и не куда-нибудь, а в обком партии[36], и это, по нормам тех прекрасных лет, означало неприятности не только для меня, автора, но и для ни в чем не повинного редактора газеты.
Являюсь, куда зван, а мне и говорят: «Вот Виктор Александрович заявление на вас подал. Докладывает, что вы его, товарищ критик, грубо оскорбили». И Виктор Александрович тут же сидит, в упор на меня смотрит. Фронтовик, старейшина нашего эскадрона, грудь в орденских колодках, а стихи ни к черту. «Извините, – отвечаю, – но я ведь о подборке Виктора Александровича вообще, кажется, ничего не написал. Ни одного слова, тем более оскорбительного…»
22
«Юность» – литературный журнал, издающийся с 1955 года и при первом главном редакторе Валентине Катаеве (1955–1961) давший широкую дорогу т. наз. «исповедальной прозе» (А. Гладилин, А. Кузнецов, В. Аксенов и др.) и т. наз. «громкой» или «эстрадной поэзии» (Б. Ахмадулина, Евг. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский и др.) – В 1992 году редакция журнала раскололась, и часть сотрудников создала «Новую Юность», а другая часть осталась в прежней. Что ни первым, ни вторым на пользу, кажется, не пошло.
23
«Дружба народов» – литературный журнал, выросший в 1955 году из одноименного альманаха, который непериодически издавался еще с 1939 года. И по сей день сохранил верность своей традиционной ориентации на то, что раньше называлось многонациональной советской литературой. Во всяком случае, даже после распада СССР на независимые государства произведения молдавских или грузинских авторов печатаются в переводе именно здесь, а не на страницах, как того следовало вроде бы ожидать, журнала «Иностранная литература».
24
Переделкино – писательский городок в ближнем Подмосковье, куда, наряду с Домом творчества, функционирующим с 1955 года, входят несколько десятков дач, передаваемых писателям в пожизненную аренду. Предпринимавшиеся многократно попытки приватизировать эти дачи успеха никому не принесли – кроме, естественно, Евгения Евтушенко и кроме, разумеется, Юрия Полякова, которые стали полноправными владельцами своих строений.
25
Лимит – норма, в соответствии с которой лицам, имевшим на это право, продавались (или выдавались) товары, бывшие дефицитными.
26
«Вечерний Ростов» – единственная ростовская газета, в которой я, кажется, так ни разу и не напечатался.
27
Паперный Зиновий Самойлович (1919–1996) – доктор филологических наук, профессор, автор содержательных работ об А. П. Чехове и поэтах советской эпохи. Но, как это часто бывает, самыми бессмертными его произведениями стали крылатая фраза «Да здравствует всё то, благодаря чему мы, несмотря ни на что» и ходившая по рукам, а Зиновию Самойловичу стоившая больших неприятностей едкая пародия на роман В. Кочетова «Чего же ты хочешь?».
28
«Молодая гвардия» – старейший в Москве литературный журнал, учрежденный в 1922 году и выходивший до 1990 года как орган ЦК ВЛКСМ. Репутация коммуно-патриотического издания, сформировавшаяся еще при главных редакторах Анатолии Никонове (1964–1970) и Анатолии Иванове (1972–1995), была радикализирована, и в 1990-2000-е годы журнал встал в жесткую оппозицию по отношению к демократическим реформам, понятым как сионистско-атлантическая оккупация России.
29
«Наш современник» – литературный журнал, с самого момента своего возникновения в 1956 году занимавший (и продолжающий занимать) более или менее ярко выраженную «почвенническую» позицию. Но и в истории этого журнала был, правда, кратковременный, период плюрализма – это когда после увольнения А. Т. Твардовского из «Нового мира» в 1971 году многие «староново мирские» авторы перешли не только в «Дружбу народов», но и в «Наш современник», и на страницах издания с отчетливым антисемитским душком читатели с изумлением обнаруживали, например, повесть Фазиля Искандера или рассказы (ушедшего, правда, не из «Нового мира», а из «Знамени») Юрия Казакова. Держался, впрочем, этот плюрализм не долго, совсем не долго…
30
Глушкова Татьяна Михайловна (1939–2001) – поэт, эссеист. Она училась в Литературном институте в семинаре И. Сельвинского и в 1960-1970-е годы была обласкана вниманием П. Антокольского, С. Липкина, А. Межирова, Е. Рейна, других поэтов т. наз. либерального направления, но уже в конце 1970-х годов резко сдвинулась, не избегнув и юдофобии, в лагерь русских националистов, а затем, уже в 1990-е, и в этом лагере вступила в жесткую конфронтацию с И. Шафаревичем, В. Солоухиным, В. Кожиновым, Ст. Куняевым, В. Распутиным, уча их Родину любить и называя даже этих демонстративных патриотов «авторитетами измены». Ясное представление о воззрениях Т. Глушковой и об эволюции этих воззрений дает ее переписка со Станиславом Куняевым (см. С. Куняев Мои печальные победы, с. 407–529).
31
«Знамя» – литературный журнал, созданный в 1931 году как журнал для военных писателей и военных читателей, и первые 50 лет своей истории имевший (не вполне справедливую) репутацию издания респектабельного, но неимоверно скучного и, уж во всяком случае, официозного. «Нынешнему читателю, – вспоминает Ирина Янская, работавшая в редакции в 1970-е годы, – нипочем не вообразить уровень „Знамени“ тех лет – с его бесконечной и безразмерной «секретарской прозой» (…), с его бездарно-верноподданнической критикой, уныло-холуйской публицистикой. (…) Стихи „Знамя“, как правило, печатало только плохие или очень плохие»{5} («Новое «Знамя», с. 93).
32
Стариков Дмитрий Викторович (1931–1979) – критик, чьи эстетические воззрения неизменно отличались, как тогда говорили, не только повышенной «железобетонностью», но и особой демагогичностью. «Неглупый и небесталанный литератор, – говорит о нем Ирина Янская, – Дима Стариков успел написать столько гнусностей, что хватило бы на дюжину его единомышленников» («Новое «Знамя», там же){6}.
33
Поделков Сергей Александрович (1912–2001) – поэт, для стихов которого, как указывает Википедия, «характерны чувство современности, красочность поэтического языка».
34
Сотый на Горького – книжный магазин «Москва» на нынешней Тверской улице, называвшийся тогда магазином № 100.
35
«Молот» – газета Ростовского обкома КПСС, фундаментально скучная, как это и было предусмотрено для официальных изданий канонами партийно-советской печати.
36
Обком партии, обком комсомола – самое большое местное начальство, различавшееся тем, что у партийцев действительно была власть, зато у комсомольских вожаков была инициатива. И показательно, что, когда условия игры в стране переменились, лишь малая часть работников обкомов, горкомов и райкомов КПСС сумела конвертировать власть в деньги, в то время как из функционеров ВЛКСМ вышли самые крутые олигархи всех размеров.