На следующий год прокуратор предпринял меры, к которым Афер относился одобрительно. Чтобы построить водопровод, который должен был наконец обеспечить Иерусалим необходимым количеством чистой питьевой воды, Пилат приказал конфисковать деньги. Те самые серебряные монеты без изображения, которые иудеи со всей ойкумены собирали раз в год и отправляли в храм на религиозные нужды. Последовавшие волнения Пилат потопил в крови. После двух лет строительства водопровод в прошлом году был готов, и, насколько Аферу было известно, жители Иерусалима отнюдь не отказывались пользоваться этой водой.
Но с самого начала отношения между прокуратором и первосвященником Кайафой были натянутыми, неприятными для обоих. Когда Пилат приезжал в Иерусалим, его всегда сопровождали две когорты, более тысячи человек, эллины и самаритяне, возглавляемые римскими центурионами. Афер думал о том, как бы он чувствовал себя, если бы на него была возложена задача руководить провинцией, жители которой в большинстве своем были враждебно настроены к империи? Руководить так, чтобы сохранялся пусть и хрупкий, но мир. Чтобы Рим не посылал деньги и воинов, а собирал бы налоги.
Пилат свернул папирус и оперся подбородком на сложенные руки.
— Я ненавижу их, — негромко произнес он. — Они ненавидят меня. А эти послания Кайафы про Йегошуа… Либо он считает меня легковерным болваном, либо он действительно верит, что этот проповедник намеревается свергнуть империю.
Афер молчал. Он решил, что реплики с его стороны в данной ситуации неуместны.
— Пусть ненавидят, пока боятся. — Пилат поморщился. — Но ведь у них даже нет страха. Или у нас создается впечатление, что они боятся? Императора, империи, легионов, меня, чего там еще?
— Они боятся только своего бога, — сказал Колумелла. — Может быть, перейдем к делу?
— Мы и так говорим о деле. — Голос прокуратора прозвучал жестко. — Единственный бог, которого даже нельзя называть по имени… Разве это не ужасно? В Риме, Афинах, Александрии, даже в былые времена в таких исчезнувших городах, как Персеполис и древний Вавилон, в Карфагене — везде и всегда были талантливые люди, мудрецы. Они издавали законы и толковали их. Они наблюдали за природой, изучали мир и людей. Они писали стихи и трагедии. Они рисовали картины и создавали статуи, строили дома. А что делают эти? Стихов они не пишут. Городов не строят. Новые земли не исследуют. Кто ничего не делает, тот здесь считается мудрецом. Он только толкует старинные писания. А потом его последователь толкует его высказывания. А еще один возражает против объяснения этого толкования. И все. Они строят дороги? Они производят что-нибудь, чем стоило бы торговать? Если у них запрещены картины, то есть ли у них хотя бы музыка? И я должен ими управлять?
Афер осмелился слегка улыбнуться.
— Строгие ортодоксы сейчас, наверное, сказали бы, что ты этого делать не должен. Ими управляют слова их бога, которые несколько столетий назад записал какой-то человек. Пусть же римляне уходят домой, им здесь делать нечего.
Колумелла ухмыльнулся.
— А потом?! — воскликнул Пилат. — Они были слугами египтян, ассирийцев и персов, после этого македонцев и селевкидов. А когда стали свободными, то воспользовались свободой, чтобы нападать друг на друга. А чем занимаемся мы? Мы защищаем их от внешних врагов. Мы строим дороги и водопроводы. Мы заботимся о том, чтобы они даже в годы шаббата, когда им, согласно предписаниям их бога, нельзя сеять, не страдали от голода. Мы привозим в страну врачей, перерезаем глотки уличным грабителям и обеспечиваем им свободный проезд отсюда до Галлии и обратно, чтобы они не натыкались через каждые две мили на новый закон и новую таможню. При этом мы уважаем их обычаи и воздерживаемся входить в их храмы. А если Кайафа желает со мной поговорить, то я встречаюсь с ним не в его доме, который я осквернил бы. Я, представитель Тиберия Августа! И не в моем доме, в котором он чувствует себя оскверненным. Мы встречаемся под открытым небом и стоим достаточно далеко друг от друга, чтобы мое дыхание не сделало его нечистым. И он ведет себя со мной так, будто я… червь, недочеловек, клочок пены. В то время как я уважаю его предписания и толкования, а также требования относительно чистоты и осквернения. Я даже не имею права в моем зале, в моей крепости установить алтарь для поклонения Юпитеру[26] или портрет императора! Я уже говорил, что я их ненавижу?
— Говорил. — Колумелла тяжело вздохнул. — Но ты не должен забывать, что строгие ортодоксы — это еще не весь народ.
26
Юпитер (