Для Флека этот поучительный эпизод из истории серологии является свидетельством того, что содержание фактов, наблюдений (конечно, если речь идет о научных фактах, а не о тривиальных констатациях элементарных наблюдений, хотя и в таких случаях за внешней простотой часто стоят глубокие проблемы) определяется интерпретацией, вытекающей из принятого учеными стиля мышления. Задолго до разгара дискуссий по проблеме «теоретической нагруженности» наблюдений, которая в 60-70-е гг. стала полем наибольшей конфронтации «логического эмпиризма» и различных «постпозитивистских» направлений в философии науки, Л. Флек выдвигает эту проблему на первый план. Заметим, что и нашумевшие в этот же период споры вокруг так называемой проблемы «несоизмеримости» научных теорий, тесно связанной с проблемой «теоретической нагруженности» фактов наблюдения, также были предвосхищены Флеком, склонявшимся к идее несоизмеримости стилей мышления[7].
Поскольку стиль мышления, как его трактует Флек, становится центральной категорией эпистемологии, важнейшее значение приобретает история формировани5Гстилей, наряду с выяснением механизмов их современного функционирования. Иначе эпистемология была бы слишком далека от живого процесса научного познания, превратилась бы в набор мертвых и бесполезных схем. Сравнительно-историческая эпистемология должна рассматривать любую теорию, любое значительное понятие в науке лишь как временную остановку на пути развития, звено в последовательности идей (Ideengang); такими звеньями могут быть и «протоидеи», образы, продукты фантазии, вхождение которых в интеллектуальный арсенал человечества определяется социальным и социально-психологическим санкционированием, а не логическим или эмпирическим обоснованием. Поэтому для эпистемолога так важны факторы этого санкционирования: иерархическая структура научных сообществ, борьба авторитетов, культурный фон научного исследования, совокупность политических событий, влияющих на умонастроения ученых, идеологические течения и т. п., — ибо все они участвуют в формировании стиля мышления, сквозь призму которого преломляется объективная реальность.
Увлеченный этими идеями, Флек шел так далеко, что оказался в противоречии со своими же намерениями. Он выступал против насильственного втискивания живой истории науки, реального процесса научного познания в мертвые схемы, будь то схема логической реконструкции или же вульгарная социологема. Его цель заключалась в максимизации возможностей анализа того таинственно-величественного процесса, итогом которого является объективное научное знание. Но полностью переключив акцент на анализ истории этого процесса, он выпустил из рук «нить Ариадны»: объективность и истинность научного знания утратили свой гарант — отношение к объективной реальности, вне которого научные понятия не могут обладать общезначимой ценностью.
Поставив в зависимость от стиля мышления все содержание и способы оценки научного знания, Флек волей-неволей должен был прийти к мысли, что изменения стиля влекут за собой и изменение мира, реальности (впоследствии ту же мысль выразит Т. Кун, сказав, что «после революции ученые работают в другом мире»), В процессе познания стиль мышления играет активную роль. Реальность же — это источник «пассивных» элементов познания, тех тяжелых частиц, которые «оседают» в потоке изменения знаний. Оседают не навечно — более мощные последующие течения рано или поздно уносят и эти частицы, но в каждый данный момент ученый-старатель может увидеть в своем лотке эти блестящие крупицы, принимая их за чистое золото.
Но и эти частицы — смесь того, что «от реальности» и от стиля мышления. Поток познания постепенно и непрерывно размывает эту смесь, изменяет ее так, что ни одна частица не может считаться абсолютно устойчивой. «В потоке событий и процессов, множества проявлений скрывается не абсолютная действительность «в-себе», а свободная, коллективная, «творческая фантазия» — человеческая активность»[8].
Так в концепции Флека творческая субъективность познания заполняет собой все пространство эпистемологического анализа. Объективная реальность уходит за кулисы и превращается в кантовскую «вещь-в-себе». «Соответствие с реальностью» перестает быть работающим эквивалентом понятия истины. В этом и заключается драматическое противоречие, пронизывающее концепцию Флека. Ученый, ратующий за истину и посвятивший ей свою жизнь, и философ, для которого вечность научного поиска, неуспокоенность мысли, историческая изменчивость знания оказываются аргументами тезиса о недостаточности и недостижимости этой цели, — Флек был и тем и другим. Оттолкнувшись от позитивистского индуктивизма и кумулятивизма, он пришел к противоположной крайности, теряя почву объективности, без которой понятие прогресса в науке неизбежно приобретало релятивистский смысл. Опасность релятивизма настигала его как раз на том пути, которым он надеялся уйти от нее.
8