Симплиций: Верно.
Симпатий: Давай подумаем, где будет находиться логика (вместе с обожаемой тобой логистикой[208]) — в Кодексе или же в Комментарии? А математика? А теоретическая физика? Словом, я боюсь, что Комментарий будет значительно интересней, чем Кодекс. Туда попадет вся история наук, все проблемы, в том числе имеющие прямое практическое значение, 99 % философии, вероятно — все формальные науки[209], популярное изложение научных знаний для тех, кто еще не овладел всей системой образования (или, по-твоему, люди будут рождаться с уже законченным высшим образованием?). В Комментарии будут также практические рекомендации для экспериментаторов; ведь если даже эксперименуы для новых открытий уже не будут нужны, то все же для практических целей они останутся необходимыми.
К тому же, как я думаю, Codex Pansopfiae будет раз и навсегда составлен международной комиссией как сборник формул и графиков, расположенных в некотором порядке, для которого будет придумано теоретическое обоснование. На первой странице, где обычно находится содержание книги, будет помещена формула этого порядка. А графики текста будут «цветными n-мерными стереографиками» для рассматривания через очки со стеклами, которые будут изменять цвет 20 (n-2) раз в секунду, чтобы поочередно наблюдаемые детали рисунка давали впечатление п-мерности, подобно тому, как возникает иллюзия движения в кино. Сколь прекрасное переживание даст разглядывание такого графика! Ни дать ни взять — Фауст перед знаком Космоса!
Да, но ведь мог бы найтись какой-нибудь смельчак среди составителей Комментария, пожелавший внести изменения в Кодекс под предлогом его улучшения; это наверняка вызвало бы неприятные потрясения, поэтому Кодекс нужно будет тщательно охранять. И в то же время Комментарии будут живо меняться, улучшаться, развиваться…
Не кажется ли тебе, Симплиций, что твоя Пансофия оставалась бы неизменной только благодаря полиции и уподобилась бы мертвым надписям или культовым ритуалам, а подлинной наукой стали бы как раз Комментарии? Что возникали бы все новые неофициальные Кодексы, которые со временем приобретали бы все большее число сторонников? И что тогда это так называемое конечное состояние, по сути, ничем не отличалось бы от сегодняшнего? И что сам этот термин «конечное состояние» (если уж принять твою терминологию) ничего не означает? Ну, уж если тебе хочется, представь, что мы уже пришли к этому «конечному состоянию»: panta rhei[210] — вот тебе и весь Кодекс всезнания. Или, если угодно, А=А. Все прочее — это Комментарий к этому Кодексу[211]. Если же такое знание покажется тебе слишком уж абстрактным и тебе захочется чего-нибудь поконкретнее, то, может быть, придется считать системой всезнания саму Вселенную, а нашу науку — комментарием к ней.
Симплиций: Мне кажется, ты слишком преувеличиваешь. Разве ты станешь отрицать, что сегодняшнее знание ближе к объективной картине мира, чем знание, имевшееся, скажем, сто лет назад? Кроме того, этот «кодекс», как ты его называешь, не должен быть отделен от «комментария». Напротив, помимо позитивной, точной и определенной стороны нашего научного знания, должны получить свое выражение и исторические данные, в том числе и о преодолении прошлых ошибок, должны быть учтены требования дидактики, сделаны необходимые практические замечания; и все это в более свободной манере, не столь строгой, — словом, более художественно.
Симпатий: Не знаю, как и благодарить тебя за оставленную мне надежду, что художественность все же сохранит свою ценность. Сожалею, но не смогу быть столь же уступчивым. Не думаю, что сегодняшнее знание ближе к сегодняшнему нашему миру, чем знание столетней давности к современному ему миру, в котором жили творцы науки. Ведь ты же сам говоришь, что consensus omnium[212] — это последняя инстанция, в которой наука получает свое обоснование[213].
Но имеют пи в этом «парламенте» право голоса те, кто еще не рожден? Голосуют ли внуки за предков? Уверяю тебя, что нашим внукам знание образца 1940 г. будет казаться не многим лучше, чем знание образца 1840 г. Я убежден, что прогресс науки в будущем пойдет очень быстро, и десять лет в этом отношении дадут больше, чем некогда сто лет. Что же касается более высокого уровня нашего знания по сравнению со знанием столетней давности — да, нас, работников науки, сегодня значительно больше, чем было сто лет назад, у нас за плечами более длительная история, наш мир более разнообразен и запутан, и потому наша наука более широка, богаче деталями и более глубока, благодаря большому числу связей между ее отдельными частями, но не более того. Если «окончательное состояние науки» — не более чем пустой звук, можно ли говорить о приближении к нему?
208
В споре с Симпатием Симплиций выступает как представитель логико-аналитического направления в философии науки, развивавшегося в Польше «Львовско-Варшавской школой» до войны и сохранившего значительное влияние в послевоенные годы. Логистикой тогда называли исследования логических проблем средствами математической логики; философское значение таких исследований исключительно высоко оценивалось философами указанного направления. —
209
Т. е. науки, не имеющие эмпирического содержания; по мнению логических эмпиристов, такими науками являются логика, математика и вообще всякая система, построенная в виде неинтерпретированного исчисления. См.:
211
Ирония Симпатия, возможно, направлена в адрес неогегельянской философии, стремившейся выразить суть бытия в предельно абстрактных формулах; как бы то ни было, ясно, что идея «абсолютно завершенного знания» выглядит в его глазах напыщенной метафизикой. —
213
Что имеет в виду Симпатий? Если он таким образом формулирует позицию «конвенционализма», к которой в большей или меньшей степени склонялись логические эмпиристы, то она выражена им не вполне корректно: для принятия конвенций требуется не всеобщее согласие, а целесообразность, соответствующая системе ценностей данной научной элиты (0. Нейрат, М. Шлик, К. Айдукевич и др.). В этом смысле называл себя конвенционалистом И. Лакатос, присоединяясь к традиции П. Дюгема. С точки зрения Л. Флека, от имени которого здесь говорит Симпатий, «принудительная сила» стиля научного мышления основывается как раз на том, что мнение конкретной научной элиты (или «эзотерического круга», в его терминологии) выступает для данного мыслительного коллектива как основа для «всеобщего согласия». По его мнению, Симплиций напрасно пытается отыскать основу… этой основы — в объективном и рациональном содержании научного знания, которое не может быть поставлено в прямую зависимость от воззрений какой бы то ни было элиты. Тем самым спор касается наиболее фундаментальных проблем теории познания. —