Я закрыл шкафчик.
— Это угроза?
— Нет, — сказал он. — До твоего уровня опускаться не собираюсь.
Он извлёк из своего шкафа щётку для волос и флакон с гелем, из которого накапал немного прозрачной тягучей жидкости себе на ладонь.
— Думай что угодно, — ответил я, — но когда правда выяснится, тебе придётся капитально передо мной извиниться.
Он захохотал, растирая гель между ладонями, а потом пригладил ими свои великолепные волосы, укладывая их в безупречную причёску. В этот момент я ощутил запах каких-то химикалий, типа краски или лака. В школе такие запахи не редкость, так что поначалу я ничего не заподозрил — пока не заметил странного выражения на лице Алека. Его пальцы продолжали елозить по голове, смазывая волосы гелем, вот только двигались они почему-то не с тем проворством, с каким должны бы.
В этот момент другие тоже заметили неладное.
— Что за... Что это такое?!
Ладони Алека были по-прежнему плотно прижаты к вискам. Он пытался оторвать их от головы, но не тут-то было.
— Это не мой гель!
Запах усилился, и вот тогда я его наконец узнал. Мы с отцом как-то пытались склеить развалившуюся садовую мебель. Это был запах «Лунного клея» — суперэпоксида, в рекламе которого говорилось: «Такой сильный, что смог бы удержать Луну на её орбите». В настоящий момент этот самый клей покрывал голову Алека. Шуточки с «Лунным клеем» стары как мир, но в то время как в кино или по телику от них действительно животик надорвёшь, в реальной жизни всё оказалось совсем не так смешно. Зрелище такое же печальное, как колибри, приклеившийся к липкой ленте для мух.
Я отпрянул, как будто если отойти подальше от флакона с фальшивым гелем для волос, это поможет избежать обвинений.
— А что ты на меня-то вылупился? — сказал я.
— Смотри, что ты натворил! — завизжал он, багровея, и попытался оторвать ладони от волос. Ничего не вышло, только голова дёргалась вслед за прочно приклеившимися руками. Босоногий, полуголый Алек в сопровождении десятка ребят (и меня в том числе) выскочил в коридор, где в это время было полно народу, поскольку уже прозвенел звонок. Кто-то задел его за локоть.
— А-а! — завопил Алек и крутанулся на месте, словно турникет. — Ну, Мерсер, — процедил он, — теперь тебе крышка!
В толпе других учеников я увидел Шерил, с недоумённым видом взиравшую на происходящее.
— Алек?!
К этому моменту группа ребят, окружающих Алека, значительно выросла; всё больше и больше народу стало обращать внимание на торчащего посреди коридора голого по пояс Алека. Тот теперь оказался в центре внимания, то есть на своём привычном месте, но на этот раз не совсем так, как ему бы хотелось.
— Алек, что с тобой? — спросила Шерил, глядя то на него, то на меня, то снова на него.
— Мне подсунули «Лунный клей»! — с надрывом сообщил он.
И вот тут раздался первый смешок. Не знаю, кто это был, но он словно положил начало цепной реакции. За первым смешком последовал второй, третий, четвёртый...
— Заткнитесь! — заорал Алек. — Не вижу ничего смешного!
Он был прав — весёлого тут было мало; и всё-таки на моём лице тоже появилась усмешка. Просто уж больно всё это было комично: Алек стоял, словно позирующая перед камерой фотомодель: торс обнажён, руки обхватывают голову... Беспомощный колибри на липкой ленте — зрелище, вселяющее ужас и жалость. Но хохот толпы — вещь страшно заразительная. Я тоже вдруг начал хихикать, присоединившись к хору всеобщего ржача. Шерил попыталась оторвать руки Алека от его волос.
— Ой, Алек... — выдохнула она и тоже залилась смехом.
Мы больше не могли себя контролировать. Как бы гадко и отвратительно — и жестоко — ни звучал наш смех, остановиться мы были не в силах, пока слёзы не потекли из глаз. Но среди общего хохота Алек отчётливо слышал только два голоса: мой и Шерил.
Жертва маккартизма
По временам мне необходимо закрыть глаза и мысленно возвратиться на охваченный пламенем маяк. Всё равно что расчёсывать подживающую рану: она свербит, и ты знаешь — это из-за того, что она заживает, однако не скрести не можешь. Вскоре рана опять начинает сочиться кровью, и процесс заживления приходится начинать заново. На собак надевают пластиковые конусы, чтобы они не чесались. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь заключил всего меня во что-то вроде такого конуса, потому что в тот день, когда руки Алека прилепились к его волосам, я никак не мог избавиться от «зуда». Я отправился на берег, куда нас с Тайсоном вынесло в тот непогожий октябрьский вечер. Здесь по-прежнему оставалось немало свидетельств недавней драмы — как, например, полузанесённые песком почерневшие брёвна. Запах обгорелой древесины мешался с солоноватым духом гниющих водорослей. Грохот разбивающихся о скалы волн и плеск пены тоже служили напоминанием о тех событиях. Шум моря, кажущийся некоторым людям таким мирным и успокоительным, для меня звучал угрозой.
Я бродил по берегу до самого вечера, высматривал обгоревший плавник, прислушивался к тревожным отзвукам окружающего мира, эхом отдающимся в раковинах — словом, ковырялся в ране.
Глубоко погрузившись в собственные мысли, я не замечал, что уже не один на берегу, пока не налетел на двух мальчишек, идущих мне навстречу.
— О, извините, — сказал я, и только через несколько мгновений сообразил, на кого напоролся — это был не кто иной, как Бретт Уотли в сопровождении самого громадного парня в школе, Лосяры Сан-Джорджио. После нашей схватки на прошлой неделе Бретт был последним человеком, которого мне хотелось бы видеть. Что касается Лосяры, то он служил... как бы это выразиться... усилителем вкуса, что ли, только в человеческом виде. Сейчас поясню. Сам собой он мало что представлял, но его лайнбэкерская [8]фигура словно бы многократно усиливала значимость той персоны, за которой он в данный момент влачился. Таким образом, Бретт сейчас из мелкого хулигана превратился в мирового чемпиона среди мелких хулиганов.
— У нас к тебе сообщение от Алека Смартца, — сказал Бретт и попытался двинуть меня под дых. Должно быть, слишком много боевиков насмотрелся, потому что сделал это вроде как в замедленной съёмке. Я перехватил его кулак открытой ладонью и сжал так, что у него костяшки хрустнули — с таким звуком лопается поп-корн в микроволновке.
— А-а-ай!
Скорчив гримасу, он выдернул руку; колени его подкосились.
— Больно, наверно? — посочувствовал Лосяра.
Лосяра, в общем, был неглупым парнем, когда находился в обществе неглупых людей, но сегодня он взял себе в предводители чувака с консервированной тушёнкой вместо мозгов. И всё же я попытался воззвать к его разуму.
— Эй, Лосяра, что за дела? Алек что — и вправду отрядил вас набить мне морду?
— Он нанял нас в качестве телохранителей, — жизнерадостно ответил Лосяра. — Набить тебе морду — это уже Бретт придумал сам.
Его шеф что-то буркнул, тряся пострадавшей рукой.
— Сколько Алек платит вам? — спросил я Лосяру.
— Он сказал, что даст нам посты в своём кабинете, когда его изберут президентом класса.
— Лучше потребуйте наличными, — посоветовал я.
— Да надо бы подумать над этим...
Бретт, оправившись от травмы, уставился на меня горящим взором.
— Мы пришли сказать тебе, чтобы ты держался от Алека подальше, иначе нам придётся предпринять шаги!
— О-о, заковыристо! Ну-ка, ну-ка... — отозвался я и быстренько поворошил в памяти в поисках фильма, из которого Бретт слямзил реплику. — А! Нашёл! Майкл Бин, «Бездна». Я прав?
— Заткнись!
Стрелка моего дуромера уже зашкаливала на красное — вынести больше я был не в состоянии.
— Слушайте, если вы, парни, хотите изображать из себя службу тайного сыска при Алеке, мне начхать, но пока вы не схватили меня с поличным — убедительно прошу покинуть моё воздушное пространство!
8