Муза
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Ты всем поешь, а тем, единым,
Находишь разные слова.
Ты в солнце превращаешь льдины,
Цветет невидимо трава
Одним твоим прикосновеньем
На миг, на час и навсегда.
Твое глухонемое пенье,
Как снега горного вода, ―
Звеня, идет потоком вечным,
Дробя гранит угрюмых скал,
И звездный путь ― путь бесконечный ―
Тебе Господь на небе дал.
И будет ночь. И ты в молчанье
Придешь ко мне в последний раз,
Оставив где-то на прощанье
Почти написанный рассказ.
«Мертвое лежит казачье тело…»
«Там, где кровь текла казачья, ―
трава зеленеет».
Мертвое лежит казачье тело,
Кружится над телом воронье,
Но душа еще не улетела,
Не явилась в царствие Твое.
Где-то здесь еще душа летает,
Сорок дней парит степным орлом.
Ничего хозяюшка не знает,
Прибирает свой казачий дом,
Ничего не знают казачата,
На дворе играют в копырка[16].
А степной орел летит все выше,
Улетает дальше в небосвод…
Ты все знаешь, Господи, и слышишь:
Не оставь покинутых сирот.
«Очень много света. Затянулось лето…»
Очень много света. Затянулось лето.
Жизнь моя короче, а стихи твои
Все еще пророчат о любви поэта,
Все еще мешают мне мой век дожить.
Что-нибудь такое, ― детское, простое, ―
Всем давным-давно знакомые слова:
Небо ― голубое, солнце ― золотое,
Глаз твоих веселых зеленей трава.
Элегия
(«Оно останется, дыхание твое…»)
Оно останется, дыхание твое,
Ты будешь жить еще за гробом,
Покуда я живу…
Поем
О жизни мы с тобою оба.
Еще не падает твоя звезда,
А нет ее, но свет еще струится,
И мне вдвойне не надо опоздать,
И мне вдвойне не надо торопиться.
Отдых
1
«Незабываемые дни…»
Незабываемые дни
Беспечной праздности, покоя,
Как ожерелье голубое,
Вокруг рассыпались они
В таком пленительном пейзаже
Лесов, лугов и облаков,
Что ничего не надо, даже
Других, заветных берегов.
2
«Конечно, только деревенский мир…»
Конечно, только деревенский мир
Благословит взыскательное небо.
Дощатый стол, овечий сыр,
Кусок черствеющего хлеба,
Стакан вина. Благословенный хмель.
Конечно, мир доверчив и прекрасен,
Как этот приблудившийся кобель,
У ног моих лежащий на террасе.
Элегия
(«На склоне лет, и памяти, и сил…»)
На склоне лет, и памяти, и сил,
В твоем воображаемом просторе
Ты не найдешь покинутых могил
Своих родных. На длинном косогоре,
Где было кладбище, теперь стоит завод,
Огромнокаменный и многотрубный…
Но ты все думаешь, мой друг, наоборот:
Бунчук, рыдающие бубны
И звонкий хор, ―
играют кременцы,
Как бить врагов, идти на супостата:
Идет твой полк, как будто под уздцы
Его ведет Матвей Иваныч Платов
Последним строем на станичных площадях,
Все, как один, на рыжих лошадях.
В просторе том, где в юности мечтал
Ты о священнейшем союзе
Меча и лиры, и не доверял
Еще себе, себя доверя музе.
Ты одинок. Печальные луга,
Дорога ― от ухаба до ухаба.
И вместо музы ― злющая Яга,
Переселенческая баба.
«С детских лет скакал я на коне…»
С детских лет скакал я на коне,
Шел пешком потом в такой пустыне,
Что, до смерти, непонятно мне,
Как же можно ездить на машине?
Как же можно управлять рулем,
Нажимать какие-то педали,
Если думаешь все время об одном,
И додумаешь, как следует, едва ли.
Отъезд
Я не знал, что в этом мире
Ведьмы есть и колдуны.
В замороженном эфире ―
Человеческие сны.
В голубых преддверьях рая,
Где, от счастья не дыша,
Не заблудится, летая,
Непокорная душа.
В предсказания созвездий
Никогда я не вникал,
И теперь, лишь при отъезде,
Очень многое узнал.
Но убог житейский опыт
И земной короткий срок.
Вольным пленником Европы
Все гляжу я на Восток.
Человечность
Не просто: вот так, не случайно,
Господь не дает нам познать
Такую чудесную тайну,
Что лучше о ней не гадать,
А сквозь недалекую вечность,
Под вифлеемской звездой,
Поверить в свою человечность,
История, ведь, ―
под рукой.
В несчастье и в счастье, ―
во взгляде:
Вся человечья душа, ―
Несчастную руку ― погладить,
Счастливую руку ― пожать.