В феврале 1507 г. капитан Диого Фернандес Перейра проплыл восточнее Мадагаскара в составе экспедиции в Малинду, морской порт близ Гоа, под командой могущественного португальского вице-короля Индии Афонсу де Албукерки. Перейра обнаружил остров Реюньон и назвал его Санта-Аполония, в честь португальского святого, которому посвящён день 9 февраля, день его открытия. После пополнения запасов питьевой воды и продовольствия Перейра отплыл и достиг острова Маврикий, который назвал Ilha do Cerne, Островом Лебедя, в честь своего корабля «Cerne» («Лебедь»), вошедшего в бухту Маврикия первым. Первые гости, занятые поисками желанного Востока, вновь подняли паруса и даже не побеспокоились о том, чтобы объявить Маврикий владениями своей страны. По пути они обнаружили третий остров в этой группе, Родригес, которому по причинам, оставшимся неясными, Перейра дал название Доминго Фриас. Высадившись на островах только для пополнения запасов пресной воды и фруктов, люди Перейры не заметили ничего необычного. И что ещё важнее, они не оказали никакого воздействия на экологию островов.
В 1513 г. до Маврикия (Ilha do Cerne) добрался другой португальский капитан, дворянин Педру (или Перо — на старом португальском) Машкареньяш, племянник капитана кавалерии королей Жуана II и Мануэля; дворянство было присвоено ему в награду за хорошую службу. Педру Машкареньяш бросил якорь у Ilha do Cerne и тут же переименовал его в Маскаренас в свою честь. Он также использовал собственное имя, чтобы назвать весь архипелаг Маскаренским (Mascarenhas, позже транслитерировано в Mascarenes; название закрепилось, хотя с португальскими названиями двух больших островов этого не случилось). Однако, всецело поглощённые решением своих колониальных интересов, в частности, морским путём к Индии и торговлей на Дальнем Востоке, португальцы не уделили этому открытию особого внимания.
Педру Машкареньяш, который назвал Маскаренскими островами группу островов, известных в настоящее время как Маврикий, Реюньон и Родригес. (Королевское Географическое Общество, Лондон.)
Возможно даже, что моряки, высадившиеся на берег, увидели глупо выглядящую, толстую, уродливую нелетающую птицу. Хотя они мало что написали об этом существе в официальных отчётах о плавании, мы знаем, что они видели её, из-за названия, которое она носит с тех пор. Слово «doudo» в португальском языке шестнадцатого века означает «ненормальный».
И какой же странной была эта птица: чудная огромная индюшка с голубиной головой и воинственным выражением «лица», уродливая шутка природы. Это было медлительное, тяжёлое, неуклюжее существо, которое, по-видимому, было немым и даже не могло летать, и оказалось неспособным убежать от человека. Ненормальная птица. Или, по-португальски, passaro doido, или скорее, как португальцы говорили и писали в шестнадцатом веке, passaro doudo.
Маврикийский додо. По описаниям европейских моряков, которые первыми столкнулись с этим существом, он был огромным, жирным, его было легко нести, и им можно было накормить сразу много людей, и ещё оставалось. (Иллюстрация Жака Гниздовски для книги Robert Silverberg «The Auk, the Dodo, and the Oryx: Vanished and Vanishing Creatures», New York: Thomas Y. Crowell Company, 1967.)
Круглая, словно мешок, она обладала огромной головой, а её чёрный клюв заканчивался большим вздёрнутым крючком. Её оперение было пепельно-серым, грудь и хвост беловатыми, а крылья желтовато-белыми. Неспособная летать, она ходила вперевалку на коротких жёлтых лапах с большими растопыренными пальцами. Когда она пробовала бегать, то трусила так неуклюже, что, по рассказам моряков, её толстый живот скрёб по земле. Это было спокойное, медлительное животное, которое хроникёры семнадцатого века описывали как «обходительное к своему партнёру и преданное своим птенцам».[14] То, что додо был нелетающим, означало, что он не мог лазить по деревьям, поэтому он устраивал своё гнездо на земле, возможно, в чаще леса. Здесь во время каждого сезона гнездования самки откладывали только по одному яйцу и не устраивали вокруг него никакой защиты. Им это не было нужно, потому что додо никогда не сталкивались ни с какими врагами, пока острова не обнаружили европейцы. По этой же причине додо понятия не имел о том, что такое страх, и вёл себя, как писали многие мореходы, «глупо» или «как слабоумный».
14
Hugh Edwin Strickland, The Dodo and Its Kindred; or, The History, Affinities, and Osteology of the Dodo, Solitaire, and Other Extinct Birds of the Islands Mauritius, Rodriguez, and Bourbon, London: Reeve, Benham, and Reeve, 1848.