Первая группа реэмигрантов, как позднее, уже в России, стали нас называть, уехала в 1946 году. Полторы тысячи человек. Их отправляли морем из Марселя через Босфор, минуя Турцию. Следующую группу обещали отправить в 1947 году[57]. Нам предстояло ждать еще целый год. Многие приняли советское гражданство и остались во Франции. Мы смотрели на них с некоторым недоумением: непонятно было, что они собираются делать с советскими паспортами, оставаясь на месте.
После войны в Париже оказалось много советских пленных и интернированных. Для них устраивали специальные лагеря, где они жили, ожидая отправки домой. Ехать в Россию они должны были не с нами. Это была какая-то совершенно особая категория людей. А пока им разрешалось свободно гулять по Парижу. Попадались среди них самые разные.
Одни рвались домой, на родину, к семьям, но были и желающие остаться. Они прилагали все усилия, чтобы обойти французские законы. Некоторым это удалось, и они образовали новый слой эмигрантов, совершенно отличный от нашего. С некоторыми из этих людей нам доводилось встречаться, они нас очень интересовали, мы ловили каждое их слово.
Прихожу как-то раз к тетке, а у нее сидят две молоденькие девушки из интернированных. Уж как они к ней попали, как она с ними познакомилась, не помню. Париж им очень понравился, они решили остаться. В тот день, сидя в гостях у моей тетки, они несли совершенную ахинею. Да, Советский Союз был для нас как другая планета, мы не имели возможности спорить, но повествования подобного рода не внушали никакого доверия. Рассказывали они о повальных арестах в довоенные годы. Получалось точь-в-точь, как когда-то уверял мой отчим, будто одна половина русских голодает, другая сидит по тюрьмам, а за малейшую провинность — смерть. Запомнилась чудовищная история про деревенского мальчика. Будто бы он подобрал несколько колосков на хлебном поле, и его за это расстреляли.
Тетя Ляля приговаривала:
— Видишь? Видишь, как? А ты туда ехать хочешь.
Девушки ушли, я сказала тетке:
— Ляля, но ведь это сплошное вранье. Ты — умный человек, вдумайся, какая это возмутительная чушь! У нас Саша вечно про это твердил. Да, в России голодно, с этим я согласна. Но что ты хочешь, после такой страшной войны? Это временные трудности, их надо пережить. Потом все наладится.
Позже, когда наш отъезд был окончательно решен, Сережа познакомился с одним бывшим пленным и затащил его к нам. За разговорами мы засиделись до полуночи, слушали, затаив дыхание. Этот зрелый, солидный мужчина Советский Союз хвалил. Он и сам стремился как можно скорее попасть домой, и нам советовал ехать. Главное, что нам понравилось, он очень доброжелательно говорил о русских людях, а временные трудности считал делом преходящим. Пусть нам будет трудно, но зато дети заживут хорошо, в свободном обществе, при социализме. Хоть я очень смутно представляла себе, что такое этот социализм.
Итак, решение было принято, но на сердце у меня камнем лежал один мучительный и неразрешимый вопрос. Мамина могила.
Вместе с тетей Лялей мы часто бывали на кладбище, сажали цветы, ухаживали за ними. Еще во время войны по весне я зашла в цветочный магазин купить саженец чайной розы. Мама очень любила чайные розы. Продавец показал два тощих перевитых прутика с хилыми корешками. Я засомневалась, но он убедил меня купить эти прутики, уверяя, будто это замечательные чайные розы двух сортов. Один ранний, другой поздний.
— Вы их так вместе и посадите. У вас будет один куст, а розы будут цвести все лето.
Я послушалась и не пожалела. Кусты роз пышно разрослись и щедро украсили могилу, засаженную сплошь маргаритками и анютиными глазками.
Мы не смогли похоронить маму на православном кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Это было очень далеко от нас, а за могилу на католическом кладбище во Франции полагалось платить. Первый взнос делался сразу, при похоронах, второй — через десять лет. А если взнос не выплачивался, могилу вскрывали, извлекали белые косточки и складывали в общем склепе на стеллажах с наклеенным на черепе номером. Я видела эти стеллажи, это было ужасно. Больше всего я боялась обречь маму на загробные скитания, она и при жизни достаточно наскиталась. Ляля клялась всеми святыми ни за что не допустить такого, но все равно, сомнения были. Кто знает, как повернется жизнь. Придет срок, у нее не окажется в наличии таких денег…