В той же атмосфере поворота съезда к принципам революционной социал-демократии обсуждался и вопрос о «рабочем съезде».
К сожалению, на самом съезде, на его официальных заседаниях вопрос этот не был поднят на высоту принципиальных дебатов и не связан с какими-либо практическими предложениями. И речь тов. Аксельрода, и речь т. Валерина [174]показали явственно, что «рабочий съезд» не вышел еще из стадии чисто интеллигентского обсуждения.
Большим недостатком речи Аксельрода, автора «рабочего съезда», было то, что о рабочем съезде в ней не было почти ничего. Мы не знаем ничего — так можно было бы резюмировать речь Аксельрода — насчет рабочего съезда, — когда он будет, откуда он придет, что принесет для партии? — Но мы надеемся на то, что «идея» съезда спасет нашу партию. Тов. Валерин, большевик, на эту «идею» не надеялся и старательно доказывал, что до сих пор эта «идея» фатально приводила к дискредитированию существующей партии. Отсутствие конкретной почвы для обсуждения «рабочего съезда», неумение связать эту «идею» с текущей действительностью, чисто литературный характер постановки этого вопроса у обоих докладчиков — сделал из этого вопроса — вопрос чисто академический. Единственным практическим было в этих спорах общее признание того, что агитация за рабочий съезд до сих пор ничего, кроме дезорганизации партий и стирания границ между социал-демократизмом и анархо-синдикализмом, не дала.
Резолюция по этому вопросу, внесенная большевиками и принятая 165 голосами против 99, характеризует последовательно роль политической и экономической организации в пролетарской борьбе, признает необходимым использование в целях укрепления и развития этих основных форм организаций пролетариата других, стихийно возникающих на фоне революционного подъема форм объединения рабочего класса, и признает безусловно вредною для классового развития пролетариата агитацию за рабочий съезд, ибо, как говорит пункт 4 резолюции — «идея рабочего съезда ведет по существу своему к замене социал-демократии беспартийными рабочими организациями длительного характера, а организационная и агитационная подготовка рабочего съезда неизбежно ведет к дезорганизации партии и содействует подчинению широких рабочих масс влиянию буржуазной демократии»...
Те же элементы съезда, которые объединились вокруг большевистских предложений по рассмотренным выше вопросам, провели и резолюцию о «Г. Думе», и о «профессиональных союзах», которая, подтверждая резолюцию Стокгольмского съезда, напоминает, кстати сказать, часто забывавшуюся, особенно тов. меньшевиками, задачу социал-демократии — «содействовать признанию профессиональными союзами идейного руководства с.-д. партии, а также установлению организационной связи с ней, — и о необходимости там, где местные условия позволяют, проводить эту связь в жизнь».
Последней резолюцией была резолюция «о партизанских выступлениях». Она зовет партию на «энергичную борьбу против этих последних» и постановляет распущение «боевых дружин». Для «большевиков» вопрос этот не был фракционным: среди них имелись и сторонники, и противники данной формы борьбы. Но резолюция, внесенная по этому вопросу, сначала меньшевиками, а затем меньшевиками, бундом, поляками и латышами совместно, была аргументирована таким образом, давала образчики «социологии» такого типа, что ни один из большевиков — противников «партизанских выступлений» не мог подать за нее свой голос. Часть большевиков воздержалась, часть голосовала против.
Наконец, выборы нового Ц. К. показали еще раз, как «центр» понимает свою роль и задачи примиренчества. Кандидаты того крыла съезда, которое определило все главные его резолюции, получили волею съезда случайное преобладание лишь в один голос в том учреждении, которое должно было проводить в жизнь съездовские решения.
Опять перед глазами встала картина той игры, с описания которой я начал статью; после кратковременного проблеска съезд опять делал «шаг на месте».
4. На дорогу
Революционное крыло с.-д.-тии, преобладавшее на съезде, пыталось уже на съезде поставить партию на «новые рельсы», и до известной степени, в некоторые моменты ему удавалось это... Два принципа должны характеризовать этот путь: «самостоятельная классовая политика пролетариата» — во-первых, партийность — во-вторых. Тяжел ли этот завет для «большевиков»? Конечно, нет!
С момента выяснения тактических разногласий на каждом этапе партийного развития, с первого момента революционной бури большевизм боролся за выдержанную линию пролетарской политики.
Будучи у «власти» в момент напряжения революционной борьбы, отброшенный в оппозицию в год шатаний и оппортунизма, «большевизм» всегда боролся под знаменем партийности и единства партии. Провести в жизнь тот и другой принцип — нет, это не обуза для большевиков. Работая над этими задачами, большевизм работает над своей постоянной задачей.
Но сможет ли он выполнить эту задачу, — задачу, поставленную перед нами съездом? Увидим, и первым испытанием ему будут умение разобраться в той гнетущей политической обстановке, которую встретил съезд, когда переступил российскую границу [175].
Революционная с.-д-тия в России знает теперь во всяком случае, что ее преобладание в партии диктуется не подъемом или упадком революционного настроения среди партийной массы, а упорной борьбой за выдержанность и самостоятельность пролетарской политики.
Каменев Л. Б. Между двумя революциями. Сб. статей. 2-е изд. М., 1923. С. 60 — 82.
НЕ ПО ДОРОГЕ
Впервые опубликована в «Пролетарии» [176](1909, № 42, 12 февраля).
Русское «общество» проводит теперь время в болтовне о богостроительстве и богоискательстве.
Этой пошлости отведен теперь красный угол в контрреволюционной пропаганде либеральных газет. И ни одна из них не отказывает себе в удовольствии покричать о том, что «ряд марксистов» встал на этот путь. Это — злоба дня. Товарищ А. Луначарский поместил в недавно изданном в России сборнике «Литературный распад. Кн. 2» статью [177], в которой в ряду других тем, не подлежащих здесь нашему разбору, касается темы, не могущей остаться без внимания со стороны нашей газеты. Речь идет о методах пропаганды социализма и о тех его формах, в которых социализм из ряда «строгих, холодных формул» станет достоянием движущихся масс. Статья т. Луначарского, написанная по поводу беллетристического произведения, пошедшая в массы, потому и должна привлечь внимание всякого социал-демократа, что в ней вопросы, выдвинутые беллетристом и художником, поставлены на почву практики социализма. Наличность этой практической постановки вопроса в статье т. Луначарского исходит из следующих неоспоренных положений: на стр. 91 он указывает, что к научному социализму «могут и должны прийти многие представители коренной и мелкобуржуазной интеллигенции», затем, «такие элементы, которые являются переходными типами к ремесленному и сельскому пролетариату и самый пролетариат этого рода» и, наконец, говоря о политической гегемонии пролетариата, о революционном сотрудничестве его с крестьянством, в том понимании, которое дано и Каутским, и большевизмом, устанавливает неизбежность того или иного влияния пролетарской идеологии на мелкую буржуазию. Все это так, все это неоспоримо, и наше разногласие с т. Луначарским начинается только тогда, когда он ставит вопрос, способна ли «трудовая масса» воспринять пролетарскую истину «во всей ее чистоте». И он прав, когда отвечает на этот вопрос решительным отрицанием. Ведь иначе нам с Луначарским пришлось бы толковать о «гегемонии» не в том смысле, который мы с ним придаем этой линии, не в смысле «революционного сотрудничества» Каутского и большевиков, а в смысле социалистической революции. Ошибка Луначарского заключается в том, что он полагает, что существуют какие-то другие способы привлечения трудовых масс к знамени научного социализма, кроме того экономического процесса, который пролетаризирует эти массы и передвигает их на точку зрения пролетариата. Луначарский, вопреки основоположникам научного социализма, полагает, что самому социализму можно придать форму более приемлемую для полупролетаризированных слоев. А так как здесь мы видим незаконное распространение «революционного сотрудничества» на сферу идейную и, следовательно, компрометированье самого принципа «революционного сотрудничества», как он отстаивается — и правильно отстаивается — Каутским, то мы и должны самым решительным образом протестовать против этого зигзага в мышлении т. Луначарского.
174
Лейтейзен (Линдов) Гавриил Давыдович (1874 — 1919), социал-демократ — интернационалист. В 1907 г. — член ЦК партии. После Октябрьской революции — член коллегии Наркомтруда, комиссар РВС 4-й армии. Убит белогвардейцами.
175
«Гнетущая политическая обстановка», указанием на которую кончается статья и которая встретила возвратившихся с Лондонского съезда делегатов, создана была государственным переворотом 3-го июня 1907 г., сопровождавшимся роспуском Гос. Думы, арестом социал-демократических депутатов Думы, — приговоренных к концу года к каторжным работам, — и изменением избирательного закона. Вслед за этим последовало введение военно-полевых судов и полный разгром рабочих организаций. Все эти меры контрреволюции встретили лишь очень слабое противодействие со стороны ослабленного предшествующей борьбой пролетариата и знаменовали конец первой русской революции и полное торжество союза монархии, дворянства и крупной буржуазии, приветствовавшей переворот, во главе которого стал Столыпин. Революционные партии должны были перенести центр тяжести своей работы в подполье. Торжество монархии, подновленной союзом с октябристской буржуазией и поставившей ставку на «сильные», кулацкие элементы деревни, сопровождалось широкой волной разочарования, ренегатства и отхода от революции в среде мелкобуржуазных партий. Среди кадетов на фоне общего поправения всей партии выделяется группа «Вех» (Струве, Изгоев, Булгаков и др.), создающая идеологию сильной национальной монархической власти, правящей путем союза дворянства и промышленников. Среди эс-эров выделяется группа «народных социалистов» (Пешехонов, Мякотин и др.)» рвущая с идеей республики и аграрной революции. Меньшевизм, развиваясь по намеченному еще в разгар революции пути, превращается в ликвидаторство, хоронящее и революционную борьбу 1905 года, и партию, и основные завоевания революционного марксизма.
Общим для всей этой волны является не только фактическое примирение с третьеиюньской монархией и отказ от подготовки нового революционного наступления, но и резко отрицательное отношение к массовой революционной борьбе пролетариата и крестьянства в 1905 г. В форме критики революции 1905 года и совершался, прежде всего, процесс «линяния» былых революционных партий, их переход на почву контрреволюции, их «прощание» с былыми «иллюзиями» и «увлечениями». Реакционная, ликвидаторская, ренегатская «критика» 1905 года стала в 1908, 1909, 1910 гг. признаком «хорошего тона» и «политического разума» не только для кадет, но и для меньшевиков и эс-эров. Гг. Милюковы, Струве, Мартовы, Потресовы, Даны, Черновы и Савинковы дружно работали на этом поприще и в газетах, журналах, брошюрах и целых «исследованиях» старались перещеголять друг друга.
Первой задачей большевиков при этих условиях было — рядом с текущей политической работой — разоблачить контрреволюционный характер кадетской, меньшевистской и эс-эровской «критики» первой русской революции и вскрыть перед новым поколением пролетариев те великие уроки политической классовой борьбы, которые оставила по себе разбитая революция 1905 года. В эпоху полного внешнего торжества контрреволюции и ренегатства в 1908 — 1911 гг. наша большевистская печать на 9/10 подпольная и нелегальная — уделяла этому вопросу, как и следовало, очень много места.
176
«Пролетарий» — нелегальная газета, основанная большевиками после IV (Объединительного) съезда партии. Выходила с 21 августа (3 сентября) 1906 г. по 28 ноября (11 декабря) 1909 г. Выпущено 50 номеров. Редактор В. И. Ленин, в редколлегии были Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев. В годы реакции газета последовательно выступала против отзовистов и ликвидаторов. На пленуме ЦК РСДРП в январе 1910 г. меньшевикам удалось под видом борьбы с фракционностью провести решение о закрытии «Пролетария».