Амир всегда задавался вопросом о движущих ею мотивах и старался не допускать пауз в разговоре, которые побудили бы девушку задавать вопросы о его жизни. Да ему и не о чем было рассказать, кроме как о брате, который через год должен стать носителем, и о беременной матери, которой вот-вот предстоит родить. Не говорить же про тех, кто расхаживает над Чашей Ралухи, топча их по головам, называя их вратокастой, – будто у обитателей Чаши существовал иной выбор, кроме как влачить жизнь в нищете.
Амир давно уже опустошил сундук своих фантазий, в те первые недели, когда взахлеб рассказывал Харини про другие королевства. Про Амарохи с его водопадами и белыми облаками, где великий мост из гвоздики переброшен через ущелье такое глубокое, что тошнота подкатывает к горлу, стоит посмотреть вниз. Про Талашшук с его мраморными залами и библиотеками, бесконечными базарами, благоухающими имбирем и мускатом. Про Джанак и его шумный порт, про пьяных купцов и таверны, изобилующие пивом, корицей и мясом. Про то, как топил боль от Врат в кружке вместе с Карим-бхаем и другими, как разучивал песни моряков, везущих рыбу на шаландах и пирогах. Харини тонула в его речах, и, хотя ее семья время от времени покупала Яд у Ювелира, ей самой никогда не разрешали пользоваться Вратами.
Если это действительно так, то зачем Харини обманом заполучила у Карнелианского каравана Яд? Хватило бы одной склянки. Не было нужды настраивать против себя Ювелира ради желания увидеть другие королевства.
Амир нутром чуял здесь некий подвох. Знал: тут кроется что-то большее. И это был еще один довод в пользу того, чтобы разыскать Харини.
Вечнозеленые джунгли вокруг килы волновались, деревья стонали, сгибаясь под ветром, по листьям барабанил дождь. Как правило, халдивиры уходили или оставляли у складов всего несколько человек, и Карим-бхаю не составляло труда отвлечь их и дать Амиру сбежать. Но в этот раз в оцепление выставили три дюжины солдат. Не было никакой возможности увести их со священной дороги пряностей. Придется ему попытать счастья на обратном пути. Выругавшись, Амир приладил мешок на спине и зашагал следом за Карим-бхаем и другими носителями.
Рутина всегда проста.
За исключением того… что сегодня было иначе.
Как только показался форт, сотни свечей и факелов, даже лучинки в окнах разом погасли. Вся крепость-королевство Халмора погрузилась в дождливую мглу.
Амир видел только смутные очертания идущего перед ним Карим-бхая, а дальше можно было различить только неясные тени и пятна. Один из идущих сзади носителей врезался в него, и Амир едва не упал.
Конь одного из халдивиров громко заржал и поднялся на дыбы. Кто-то из стражей призвал к тишине. Прочие халдивиры бросились заново разжигать факелы по тропе пряностей, гадая, что за колдовство погасило разом все огни в Халморе. У Амира появился шанс отбиться от колонны всадников, съехавших с тропы, и броситься к главной башне килы.
Носители собрались у входа на склады, перешептываясь о внезапном наступлении тьмы, – ничто не могло быть более зловещим знамением накануне башары. Карим-бхай наскоро помолился Устам и заставил Амира сделать то же самое. В шуме дождя утонули и эти робкие бормотания.
В молитвы Амир не верил. Вместо этого его взгляд устремлялся к дворцу. Он сосредоточил его на самой западной из башен, отделявшейся от главной, как изогнутый палец. Покои Харини. Одинокий огонек мерцал в верхнем окне в море тьмы, и сердце у Амира екнуло.
Карим-бхай зашел с мешком вперед, пытаясь завязать разговор с халдивирами. Спустя пару минут он вернулся с таким видом, будто повстречался в темноте с перичали[16].
– В чем дело? – спросил Амир, утирая с глаз дождевые капли одной рукой, а другой придерживая тюк с размолотым в муку шафраном.
Карим-бхай тяжело вздохнул:
– Есть проблема.
– Это я вижу, – бросил Амир с досадой. Потом ожесточенно заморгал, пялясь в темноту, и добавил: – Вернее сказать, не вижу.
– Куркума… – Карим-бхай закусил губу. Вода капала с его косматой бороды, он сильно морщил лоб, силясь подобрать правильные выражения. – Куркуму не придерживают, пулла, – пробормотал он. – Ее украли.