Свеча, в которой, если уж начистоту, и так мало воска.
Илангован всегда был источником света для Амира и всей вратокасты. Амиру требовалось, чтобы свет этот теплился и дальше. А еще лучше, чтобы он горел где-нибудь подальше от Ванаси. Разумеется, Амир не был уверен, что Илангован вообще находится в Ванаси: никто не мог поручиться, что знает, где тот бывает, когда его нет в Черных Бухтах. Отступник из носителей был пиратом и почти в той же мере призраком. Зато Амир знал, что одна вещь точно находится в Ванаси – это Яд Ювелира.
И как бы ни хотелось ему повстречаться с Илангованом, время еще не пришло. И придет оно, только если ему, Амиру, удастся заполучить Яд. Такова уж ирония судьбы, преследующая вратокасту, – одно желание перечеркивается другим.
Нет, не если – когда он его заполучит. Яд должен быть в Ванаси. Ради этой уверенности Амир принес в жертву полуторамесячный паек пряностей. Он вдоволь налазился по лианам, доставил достаточно контрабанды и исползал коньки крыш, чтобы удостовериться, что Ювелир и его неуловимый Карнелианский караван поставляют Яд обитателям верхних этажей увитых ежевикой башен Ванаси. Амиру требовалось немного – одна-единственная склянка.
Карим-бхай уловил, должно быть, тревогу в голосе собеседника, обратил внимание, как опустели его глаза, когда голову затуманили черные мысли.
– Эй, пулла![1] Ты уверен, что готов для этого?
– Что? – Амир заморгал. – Ах, ну да. Конечно готов. Ты о чем вообще говоришь, бхай?[2] Я просто обязан.
Он сразу пожалел о вырвавшихся словах. Придавая своим намерениям характер неотвратимости, он причинял боль Карим-бхаю и другим чашникам, не питавшим надежд изменить судьбу или, по меньшей мере, рискнуть ради этого своей жизнью.
Но Илангован этого достиг. Он вырвался на свободу.
Карим-бхай хмыкнул:
– Ты же вроде не хотел быть как отец? Ты во многих смыслах напоминаешь мне Арсалана.
– Вот, значит, каким я выгляжу в твоих глазах – склонным к иллюзиям?
– Это не так далеко от безрассудства, пулла. По мере того как нарастает отчаяние, граница между тем и другим размывается.
Амир усилием воли заставил себя не думать об отце. Он упрямо вскинул голову, посмотрел на проступающие за Вратами пряностей горы и густую лесную поросль на их склонах. В воздухе витали манящий и предательский аромат смерти и обещание темноты. Нет, он совсем не похож на отца. В отличие от аппы[3], он разработал план.
– Ювелир в Ванаси, – сказал Амир. – Я уверен в этом. Яд будет в моих руках еще до наступления ночи, бхай.
– Клянусь Вратами, я очень на это надеюсь.
– Не беспокойся за меня. Просто передай мое письмо Харини.
Карим-бхай, принявшийся чистить шершавым листком зубы, поцокал языком:
– Она станет волноваться, не обнаружив сегодня твоего имени в реестре для Халморы.
– В письме я все объяснил. Ты только устрой так, чтобы она его прочитала.
– Я сделаю то, что делал всегда, – доставлю. Но не забывай, пулла, – предостерег Карим-бхай, – если блюститель престола Халморы проведает, что его дочь читает письма от чашника из Ралухи, дела очень скоро примут скверный оборот и все твои мечты – примкнуть к Иланговану, увезти мать и Кабира в Черные Бухты – пойдут прахом.
Амир слишком часто задумывался о такой возможности, чтобы всерьез озаботиться предупреждением Карим-бхая.
– Она не похожа на других блюстителей престолов.
Карим-бхай рассмеялся в ответ:
– Если бы мне давали по горошинке перца всякий раз, когда высокожителей посещает подобная мысль о себе…
– Нет, она на самом деле не такая. Это не ее слова, а мои. Я ей доверяю. Десять лет – носителем, двадцать лет – в Чаше. Неужто ты считаешь, что мне неведомы тысячи способов, какими высокожители угнетают нас? Думаешь, что после плетей, после вони, после отторжения всеми я раскрыл бы сердце одной из высокожителей, да не кому-нибудь, а принцессе Халморы, если бы не был уверен?
– Ты сегодня много в чем уверен, пулла. – Карим-бхай продолжал жевать листок, массируя при этом челюсти. – Боюсь, как бы эта уверенность не вскружила тебе голову. Для уверенности нужна способность управлять жизнью. А мы? Пулла, мы не из тех, кто способен чем-либо управлять. В нашей жизни только одно постоянно – боль при проходе через Врата.
Амир готов был еще поспорить, – Врата свидетели, он устал день и ночь год за годом слышать от Карим-бхая одни и те же доводы. Но как раз в этот миг цепочка носителей двинулась вперед. Счетовод Дженгара стал насвистывать громче, подавая сигнал к началу акта торговли пряностями. Взгляд Хасмина ощупывал каждого носителя по мере того, как они взваливали на плечи тюки или поднимали коробки, ставя их на голову. Амир закинул за спину свой мешок и побрел, угнувшись, сосредоточив взгляд на пятках Карим-бхая, на иссохшей потрескавшейся коже, покрытой грязью, и перед его мысленным взором мерцала лишь размытая картина уходящего дня.