– Пусть я лучше не узнаю, что ты сбился с тропы пряностей, – прорычал Хасмин достаточно громко, чтобы Амир услышал, после чего толкнул его к ступеням.
Тень Хасмина заслонила все тепло, какое мог ощутить Амир, пока сущность Врат все сильнее вибрировала в его теле.
С трудом дыша под тяжестью норовящего утащить вниз мешка, Амир поднялся на семь ступеней к Вратам. Оказавшись в футе от арки, разжал кулак и влил мускатную пасту в завесу. Зеркало замерцало ярко, задрожало и задергалось, излучая волны жара – прямо как брошенная в кипящую воду масала[5], – прежде чем преобразоваться в рябую тень золотисто-коричневого цвета. Субстанция эта втягивала в себя воздух, как вакуум. Врата действовали. У Амира не было выбора. Он вскинул подбородок и шагнул через порог, предав себя богу пряностей. И как всегда, Врата разорвали его на части.
Этому не подобрать сравнения. Месяц сменял месяц, но у Амира захватывало дух от неуловимого, неосязаемого ощущения – тело будто складывалось и сжималось. Клеймо пряностей на шее жгло и горело, как рана, оставленная огненной плетью. Сознание приходило и уходило проблесками, пока он скользил из слоя в слой в космосе, как назвал это Карим-бхай. Космос. Пустота. Непреодолимое, негостеприимное пространство, оно разделяло два королевства, удаленные друг от друга. И связанные между собой.
Кабир, младший брат Амира, сгорая от любопытства, раз сто за эти годы расспрашивал, каково это. Амир же мог передать свои ощущения только так: «Представь, что тебя сжимают и тянут одновременно со всех сторон, пока не остается никаких иных чувств, кроме боли – резкой, терзающей боли. Ребра складываются. Плоть сдавливается, как шарик тамаринда перед кипячением. И прежде, чем осознание невозможности выжить доходит до тебя, ты оказываешься на другой стороне, в новой земле, как ни в чем не бывало. Только боль остается с тобой, она прячется в визжащих тенях изрубцованного мозга, чтобы остаться с тобой навсегда».
Амир втянул воздух, когда это воспоминание снова вплыло в него. Он обнаружил, что тело сопротивляется новому глотку воздуха. Боль запечатала поры, дыхание перехватило. Он уронил мешок. Агония перехода – к этому он привык. Но почему каждый мускул словно горит в огне? Амир стоял на коленях, безразличный к раздающемуся вокруг топоту.
Он вдруг почувствовал себя таким одиноким без Карим-бхая. Остальные носители тоже страдали, и их недоуменные взгляды выдавали один и тот же вопрос: почему Уста решили помучить их сегодня сильнее обычного? Не наказание ли это? Не раскрыли ли Уста каким-то необъяснимым способом, что Амир сумел, подкупив Дженгару кисетом семян кумина, переместить свое имя из халморского реестра в список направляющихся в Ванаси? Не навлек ли он своим поступком, сам того не подозревая, страдания на товарищей?
Но как при всяком проходе через Врата, боль постепенно отступила. Глаза перестали слезиться, окружающие предметы приняли четкие очертания.
Врата пряностей в Ванаси стояли на земляном кургане, возвышаясь над четвертой башней, и не выглядели такими заброшенными, как в Ралухе. Оказавшись среди сплетения лиан, Амир вытягивал шею, чтобы рассмотреть девять башен вокруг Врат. Каждая из них имела по меньшей мере от трехсот до пятисот метров в диаметре и насчитывала по двадцать этажей. Как скрюченные пальцы, они вонзались в небо. Среди башен не нашлось бы и двух одинаковых, но все в равной степени оказались в плену у леса, из которого вырастали. Подобно перекрещивающимся канатам, между ними раскинулись мосты, соединявшие башни на нескольких уровнях высоты. По переходам сновали телеги, возы, вереницы людей, наполняя висячие базары, мелькали флаги, которые дети вывешивали между этажами, трапами и лестницами, работали приводимые в действие шкивами деревянные подъемники. Все это придавало Ванаси вид непрестанно кишащих жизнью джунглей. И все это неотделимой частью вплеталось в природный гобелен из ветвей и лиан.
Амир резко втянул воздух, позабыв на миг о боли в плечах и в крестце. Далекий аромат муската атаковал его обоняние, но Ванаси было чем-то бо́льшим, чем мускат. Тени в чревах башен нашептывали о причудливых секретах, об алхимии и заклятьях, о приютах хронистов-отшельников, астрологов и мантравади[6], комнаты которых пропахли чернилами и священным пеплом, чьи окна выходили на крышу, чтобы их обитатели могли наблюдать за ночным небом со звездами, сиявшими в Ванаси ярче, чем в любом другом королевстве. Приятным, резковатым, почти бальзамическим был аромат галии, сочившийся из лесного подножия Ванаси. Амир задержался, чтобы подхватить мешок, и следом за другими носителями зашагал к третьей башне.