Ружар свернул на маленькую улочку и остановился, заехав на тротуар одним колесом. Его пассажирка разглядывала свои лежащие на коленях, стянутые перчатками руки. Они немного подрагивали.
Журналист нежно сжал ее ладони, стараясь успокоить девушку:
— Все будет хорошо. Вспомни: то, что ты должна сделать, очень просто. Ты входишь, делаешь все по ритуалу, наблюдаешь и записываешь что можешь. Представляешь, как это оживит материал об атмосфере места в нашем досье. Я уже вижу заголовок: «Путешествие в сердце парижского исламизма, в закулисье проповедников ненависти».
— Это не наш сюжет.
— Знаю, наш сюжет «Война с террором: какие средства для каких целей?», если я не ошибаюсь. Но и это, — Ружар указал рукой в сторону мечети Пуанкаре, — все-таки является частью нашего сюжета. — Его взгляд уперся в глубину улицы. — Черт возьми, были бы мы в Штатах, получили бы за такой сюжет Пулицеровскую премию.[197]
— Можно еще получить премию Альберта Лондра.[198] — Амель произнесла это не совсем серьезным тоном.
— Я — нет: слишком стар. Ты — возможно, когда-нибудь. Пока у тебя недостаточно своих людей. Магнитофон в порядке?
Амель машинально провела указательным пальцем по проводу микрофона, идущему от груди, под химаром,[199] и поднимающемуся до самой шеи:
— Надеюсь, что да.
— Тогда пора. Жду тебя, где договорились.
Прежде чем накинуть на лицо никаб,[200] она машинально кивнула. Скованная непривычной одеждой, она слишком низко наклонилась, чтобы ухватить ручку дверцы, и неловко вышла из машины.
Ружар не стал ждать и уехал сразу, как только захлопнулась дверца.
Карим привык в целях безопасности перед молитвой всегда совершать длинный обход. Собираясь нырнуть в пассаж Гамбетта, чтобы выйти на улицу Сен-Фаржо, он внезапно заметил плохо припаркованный автомобиль с двумя пассажирами. Спрятавшись за углом здания, он некоторое время наблюдал за их поведением, пытаясь определить, кто они. Это оказалось несложно. Водитель был тот самый бумагомаратель, который так разозлил Мохаммеда. Рядом с ним сидела женщина. Она изменила свой облик при помощи одежды, похожей на ту, что носят мусульманки, которые молятся в мечети за стеной, отделяющей их от мужчин. Даже не видя ее лица, агент узнал Амель Балимер. Когда она вышла из автомобиля и он увидел ее силуэт и походку, подозрения его подтвердились.
Журналисты опять вернулись в квартал, и сегодня, в этот час, одеяние молодой женщины могло означать только одно: она собиралась проникнуть в мечеть Пуанкаре.
Машина тронулась и проехала мимо агента.
Карим посмотрел вокруг. Кроме него и медленно идущей в сторону улицы Сен-Фаржо журналистки, никого. Он помедлил еще пару секунд и скорым шагом свернул в переулок. Оказавшись в нескольких метрах от Амель, он строгим голосом резко окликнул ее:
— Бути![201] Постой-ка, сестра.
Она вздрогнула и быстро оглянулась. Узнав человека, чей взгляд так испугал ее несколько дней назад, она ускорила шаг. Лицо у нее закрыто — он не мог ее узнать.
Незнакомец догнал Амель и схватил за руку, пытаясь остановить:
— Что ты здесь делаешь, сестра? Я никогда не видел тебя в этом квартале.
— Вы ошиблись. Я иду молиться, как всегда. — Тон журналистки был не слишком убедительным, и она сменила тактику: — Вы делаете мне больно, пустите! Вы ведете себя неприлично. — Говоря это, она безуспешно старалась высвободиться.
— Почему тебя никто не сопровождает? У тебя нет мужа, брата? А твой отец?
— Я опаздывала. Они уже ушли и…
Карим разозлился:
— Ты надо мной смеешься! Я только что видел, как ты выходила из машины неверного. Чего тебе надо? Лучше бы ты убиралась отсюда!
Амель становилось все страшней. Речи быть не могло, чтобы она вошла в молитвенный зал, она думала лишь о том, как бы сбежать. Начав снова отбиваться, она наконец высвободила руку.
Ее обидчик продолжал кричать:
— Да будут прокляты те, кто хочет обмануть верующих! Да накажет Аллах неверных и лжецов! Иди отсюда, иначе у тебя будут неприятности!
Феннек почувствовал ужас журналистки. Ему не нравилось, как он ведет себя с девушкой, но он поздравил себя с тем, что его уловка так хорошо подействовала. Она не должна приближаться к мечети. Там ее очень быстро заметят, и возможно, она окажется в опасности.
— Карим! — в конце пассажа Гамбетта раздался голос Мохаммеда.
197
Одна из наиболее престижных в США премий в области литературы, журналистики, музыки и театра. Носит имя Джозефа Пулицера (1847–1911), американского издателя и журналиста, родоначальника «желтой прессы».
198
Самая крупная денежная премия (100 000 евро) в области журналистики и литературы. Носит имя Альберта Лондра, отца современного репортажа.