Вот ведь, блин, и посвященная, и друидесса, а все одно — баба…
«Гм, раз ревнует, значит, любит». Буров промолчал, нахмурился и резко отошел от темы:
— И когда же ты вперед-то, на мины? Куда?
— В ночь глухую, Васечка, точно на север, — справилась с собой Лаура, усмехнулась и перевернулась на спину, отчего открылась до бедра нога, стройная, с точеной лодыжкой. — Там, чуть не доезжая до Кольского, меня ждет старый лапландский нойда, Хранитель Ворот. — Она посмотрела на часы, потянулась всем телом и, видимо, решив, что хватит концентрироваться и настраиваться, полезла Бурову под халат. — У нас еще есть время попрощаться. Ну-ка, приляжем на дорожку…
Выжала из Бурова все соки, порхая, собралась и, сияющая, блаженно улыбаясь, отбыла в фашистскую Германию. Не много же ей было надо для полного счастья. Вернее, много, ох как много…
VII
Утром, ни свет ни заря, Бурова высвистали в подземелье к Мбвенге. Доктор был приветлив, светел и лучился оптимизмом, причем выглядел импозантно, совершеннейшим хирургом: очки, резиновые перчатки, фартук и высокий, на курчавой шевелюре, колпак. Все — и очки, и колпак, и фартук — было в каких-то жирных, цветом напоминающих жабу пятнах. Такие же пятна были и на полу, их затирали швабрами два полуголых, по рожам сразу видно, не гомункулусы, негра. Вздувались, перекатывались чудовищные мышцы, отсвечивали влажно крюки под потолком, воняло не то помойкой, не то прогорклым маслом, не то отмытым с хлоркой разделочным производством. Заходить сюда лишний раз и без особой нужды не хотелось…
— У меня хорошие новости, — улыбнулся доктор и резко, так, что полетели брызги, снял перчатки. — Сегодня толковал всю ночь с инсектоидом одним, естественно, по душам, и он уже под утро рассказал мне массу интересного. Послезавтра, кстати в пятницу тринадцатого, — доктор усмехнулся, понюхал руку и принялся снимать свой ужасный фартук, — у наших некромантов большой сбор. Собирается элита, инопланетные друзья, будет даже, если инсектоид не врет, Великий Змей, видимо, кто-то из высших рептов. Время и место уточняются, то есть с инсектоидом еще предстоит повозиться…. В общем, я понятно излагаю?
— Да уж куда понятнее, — усмехнулся Буров. — Спасибо за сигнал, будем принимать меры.
— Ну вот и отлично, — просиял Мбвенга. — Когда будете принимать, захватите и меня. С племянниками. Что-то они застоялись здесь, в этих четырех стенах, — и он с заботой посмотрел на своих черных людоедов, и впрямь застывших у стены по стойке «смирно». Аккурат под ржавыми, свисающими с потолка оковами.
— Какие проблемы, доктор!
Буров уважительно кивнул, деловито откланялся и отправился к себе — бриться, умываться, разминаться и завтракать в обществе Арутюняна. И, как этого требует советско-атсийская дружба, комплексно, до отвала. После кофе с коньяком, кремов и бисквитного торта хотелось тихо посидеть, поговорить о смысле жизни, а лучше всего прилечь, однако фигушки, долг превыше всего. Так что взял Буров Арутюняна рулевым, сам сел на место смертника, и поехали они на юг, по направлению к Южному же кладбищу.
Шевалье, как и договаривались, был на месте — мощный, впечатляющий, при кореше Танкисте, также габаритами напоминающем комод. Впрочем, выглядели вблизи молодцы неважно — у одного была распорота щека, другой держался за разорванное ухо. Чувствовалось, что боевые действия на Южном кладбище велись с задором и размахом.
— Ну что, Рубен Ашотович, глуши мотор, пошли на встречу с боевыми соратниками. — Буров усмехнулся, вылез из машины и принялся содействовать процедуре сближения. — А, Анри, привет… Очень приятно. Вася… Знакомьтесь, братцы, это Рубен… — Когда все познакомились друг с другом, он сунулся в машину, достал автоаптечку, извлек флакончик йода. — Никак, Анри, бандитская пуля?
— Да умелец там один нашелся на свалке, — рассмеялся шевалье, весело выругался и, не скупясь, намазал щеку, сразу сделавшись похожим на индейца на тропе войны. — Таких, гад, самострелов наклепал, куда там Гийому Оноре. Помнишь, Вася, улицу Сен-Жак?[374]
Еще бы, блин, не помнить — гнусный зверообразный здоровяк, мощный арбалет в его руках и грушевый, с оперением из пергамента и каленым наконечником, болт.[375] Смотрящий этим самым наконечником точно в середину живота. Бр-р-р…
— До сих пор снится по ночам, — честно признался Буров и посмотрел на Арутюняна: — Рубен Ашотович, помоги-ка ты Донатасу с ухом. Ампутировать не надо, просто помажь йодом. А мы на минутку, на пару слов, — взял он шевалье за руку, быстренько отвел в сторонку. — Твой этот Танкист в курсе? При нем можно говорить? Не подведет? Не выдаст?
— Кремень. Люто ненавидит систему. — Шевалье кивнул. — Я уже инициировал его. И слушай, Вася, ну какой я теперь, на хрен, Анри? Зови меня по-простому, Анджеем. Сразу вспоминается дом, голос матери, запах очага, милая моему сердцу Прага. Ах, Прага, Прага, злата Прага, город костелов и мостов. Я там был последний раз во время неприятностей с Големом.[376] Да, иудеям тогда досталось крепко; как говорится, и примешь ты смерть от коня своего. А что касается Донатаса, повторюсь — кремень. Терять ему в этой жизни нечего.
Буров шевалье поверил сразу — и в плане Голема, и в плане Донатаса. Евреи достанут хоть статую Командора. А литовцы люди обстоятельные, неспешные, знающие себе цену. Если враг — то враг, если друг — то до гроба. Даром, что ли, литовские «лесные братья» боролись с социализмом аж до начала пятидесятых? Ну очень уж не любили они советскую власть и не кривили душой…
— Когда терять нечего, это хорошо, — одобрил Буров, сделался суров и мягко потянул экс-шевалье к машине. — Давай-ка, брат, сменим диспозицию. Ребята, двигайте в авто. А то мы здесь, как три тополя на Плющихе. Вернее, четыре. — Сам сел за руль, проехал с ветерком, медленно и печально скатился на обочину. — Ну вот, совсем другой коленкор. В общем, ребята, к чему я это все? Есть информация, и информация достоверная, что послезавтра, то бишь в пятницу тринадцатого, у наших корешей некромантов большой сбор. Время и место уточняется.
— А что их уточнять-то? Тоже мне, загадка века, — дернул плечищами Анджей и глянул с улыбочкой на Бурова. — У нас бомжара есть один по кличке Аксакал, так вот он не раз видал, как кучковались по-большому некроманты. Точно в полночь пятницы тринадцатого. Причем кучковались вокруг летающей тарелки, судя по его описаниям, малого патрульного корабля орбитального радиуса действия. А происходило это все в Коеровском лесу, на полянке, где находится Гром-камень. Мы с Донатасом были там — валун действительно весь в отметинах от молний. Судя по всему, поляна эта — аномальная зона.
— Еще какая, — поддержал Рубен Ашотович, и жуткое, обезображенное лицо его исказилось судорогой. — Лет пять тому назад вкалывал на кладбище гранитчик Штифт — жадный, занудный и тупой, словно валенок. Так вот, он положил свой мутный глаз на тот Гром-камень — как же, гранит голимый, притом немереный. А ну как расколоть его да понаделать памятников! В общем, Штифт этот еще с одним уродом достали тола, детонатор да и поперлись на поляну. Заложили заряд, проложили провод, приладили батарейку, замкнули контакт. Только хрен, пшик и все. Не срабатывает детонатор. Так, несолоно хлебавши, и убрались. Да не только с полянки — с этого света. Штифт вскоре без видимых причин слег замертво, а у напарника его, мудака, крыша поехала с концами. Я потом ходил туда, академический бес попутал. — Рубен Ашотович вздохнул, как бы припоминая что-то, пошевелил губами. — Да, сильная, ярко выраженная аномалия с отрицательной энергетикой. Огонь там не горит, ружье дает осечки, закон электромагнитной индукции не работает. Часы «Кассио», транзистор «Селга» и механическая игрушка «Повар» накрылись женским органом в шесть секунд…
376
Имеется в виду тот прискорбный факт, что живший в Праге в XVI веке ученый раввин Иегуда Лев бен Безелел создал искусственного человека Голема. Тот работал по хозяйству, когда ему вкладывали в рот шем — шарик с магическими формулами. Дело кончилось нехорошо: Голем вышел из-под контроля, разбушевался и устроил еврейский погром.