Был тяжелый год. Сильный мороз сковал все разводья. В стойбище наступил голод, жирники потухли. Умирали дети, старики.
Много раз возвращался охотник Энмын с пустыми руками. Ему было тяжело смотреть, как в темном пологе дрожат от холода его дети и жена. Едва красная полоска зари появлялась на небе, Энмын снова уходил на промысел.
Однажды пришел Энмын с охоты веселый, хотя по-прежнему без добычи. Дождавшись ночи, Энмын с женой вышли из яранги. Ночь была светлая, лунная. Полыхало сияние. Крадучись, Энмын с женой отправились в торосы. Оттуда они вернулись с нерпой, добытой Энмыном еще днем и спрятанной во льдах. Разожгли в пологе жирник, сварили полный котел мяса и только успели накормить детей, как в чоттагыне послышались шаги. “Кто там”? – “Я. Где нерпа?” – “Кэпэр! – в страхе прошептал Энмын.– Жена, давай отдадим ему то, что осталось. Не то худо будет”.– “Не получит он даже ластов!” – сказала жена Энмына и, схватив выквэпойгын [5], вышла в чоттагын. Увидя женщину, в ярости размахивающую палкой, Кэпэр испугался и бросился к выходу. Ведь никто еще на него не замахивался! Поскользнувшись на льдинке собачьей мочи, он упал и сломал себе обе руки. Втащили Энмын с женой Кэпэра в полог, и там он пролежал несколько дней. Молодчики Кэпэра пустили слух, что Энмын уступил по обычаю свою жену Кэпэру. Когда дошла эта новость до жены Энмына, она рассердилась и всем рассказала о том, как силач сломал себе руки. Тут и увидели все, каков силач Кэпэр! Собрались жители Улака и изгнали своего мучителя вместе со всеми его слугами. Жены охотников долго смеялись потом над своими мужьями и говорили им: “Столько лет терпели этого Кэпэра и, как пугливые куропатки, таскали ему добычу, оставляя своих детей голодными”.
Йок умолк. Ринтын спросил Петю:
– Хорошая сказка?
– Хорошая,– ответил Петя, хотя мало что понял из рассказа слепого.
– Спой нам новую песню, Йок,– попросил Ринтын.
– Новую? – Слепой лукаво улыбнулся.– Подождите, поищу.
Йок на побережье считался лучшим певцом. Были у Йока песни и со словами и без слов. Ринтын слушал и те и другие. Все они много говорили сердцу. В песнях слепого певца оживала природа, краски заменялись звуками, перед глазами возникало пустынное море, играющие волны, ветер бежал по сухой осенней тундре; угадывались за облаками солнце, блеск голубого неба. В песнях слышалось журчание весеннего ручья, глухое рокотание морского прибоя и свист зимней морозной пурги.
– А такую песню вы слышали? – Йок набрал в грудь воздуха и голосом пекаря запел:
Ой да ты, кали-и-и-на!
– Слышали! Слышали! – засмеялись ребята.
– А такую?
Калинка, калинка моя,
В саду ягода-малинка моя!
Сейчас голос Йока в точности походил на голос патефона из магазина.
– А есть еще одна песня про ту же калину:
В роще калина,
Темно, не видно.
Соловушка не поет!
– Мы эти песни знаем,– сказал Ринтын,– мы хотим, чтобы ты спел нам совсем новую песню.
– Про электричество, что ли, спеть вам? – задумчиво сказал Йок.– Хорошо, спою вам про электричество.
Йок запел. Он иногда двигал руками, как бы сопровождая танцем слова. И верно, это была скорее не песня, а песня с танцем вместе – о людях, покоривших ветер и заставивших его служить себе. В песне-танце рассказывалось о том, как далеко в Москве добрые люди решили дать жившим испокон веков при тусклом свете жирника чукчам самый лучший, какой только есть в мире, свет.
– Хорошая песня? – спросил Ринтын Петю, когда Йок умолк.
– Наверное, хорошая,– вежливо ответил Петя.– Я не все понял и еще не привык к вашим песням. Скоро привыкну,– поспешил он пообещать, увидев огорченное лицо Ринтына.
Слепой сидел молча, повернувшись к мальчикам, и по его лицу пробегали тени мыслей.
– Как ты выдумываешь свои песни, Йок? – спросил Ринтын.
Старик улыбнулся, его лица коснулся теплый ветерок.
– Я их не выдумываю.
Мальчики недоуменно переглянулись.
– Я не выдумываю песни,– повторил Йок.– Быть может, вы сейчас не поймете всего того, что я вам скажу, но все же постарайтесь не забыть мои слова. Придет время, вы станете взрослыми, тогда в вашей груди зазвенит песня… Ты говоришь, Ринтын, выдумывать песни… Зачем это делать, когда кругом столько песен! Поет ветер – пожалуй, у него больше всего песен, потому что он бродит по всей земле и приносит диковинные напевы из дальних стран. Поет морской прибой, поют падающие снежинки, зеленая трава тоже поет. Напевает что-то свое и ведро, которое несут к ручью, чтобы наполнить водой. Надо только уметь слушать.
– И собаки поют? – спросил Ринтын.
– И собаки,– серьезно ответил Йок.
– А кто же лучше всех поет?
– Лучше всех поет русская девушка с полярной станции,– ответил Йок.– Я никогда не слышал такого красивого голоса.
Помолчав, он добавил:
– Такой голос может быть только у девушки доброй и красивой.
…После этого Ринтын стал прислушиваться ко всему, даже к шуму своих шагов. Иногда он уходил к морю и, напрягая слух, старался уловить песню морского прибоя. На вершине сопки он снимал шапку, закрывал глаза и, подражая Йоку, вертел головой, подставив уши ветру. Он подкрадывался к воющим собакам, но они, удивленно взглянув на мальчика, умолкали, зевали и, с треском захлопнув пасть, уходили от него подальше.
С переездом в новую ярангу отчима Гэвынто жизнь Ринтына резко изменилась. В первый же день отчим сказал:
– Чтобы у нас всегда был снег и лед для воды! Чтобы собаки были накормлены!
Ринтын никогда не отказывался от работы, но здесь ему приходилось делать то, что и подростку было тяжело.
Особенно трудно было кормить собак. Ринтын рубил топором мерзлое моржовое мясо в яме, захватив с собой свечку.
Разгибая затекшую спину, он мечтал о том, как хорошо было бы провести сюда электричество. Вот и столб рядом.
Приходил Петя и, свесив ноги в яму, болтал с Ринтыном.