Подчеркивая это обстоятельство, я, однако же, хотел бы поставить другой вопрос: а могли ли русские клирики (прежде всего, разумеется, архиереи) уже в первые месяцы после Октябрьского переворота, — особенно после январского декрета 1918 г. об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, — понять, что им готовит новая власть, и что, следовательно, договариваться с этой властью, надеясь на крепость ее слова, бесполезно?[45]
Как мне кажется, однозначного ответа на заданный вопрос не существует. Трудно было представить, что новые властители, во-первых, сумеют надолго остаться у власти и, во-вторых, что они осуществят на практике свою программу «искоренения религии». По мнению отечественного исследователя А. Н. Кашеварова, «уже к середине января 1918 г. православное духовенство наглядно убедилось в том, что ни на какие переговоры и компромиссы с Церковью советское государство идти не собирается»[46]. Наступивший 1918 г. лишь подтвердил последовательность большевиков в «церковном вопросе»: тогда было расстреляно 3000 священнослужителей[47]!
Примечательно, что церковные иерархи и другие участники Поместного Собора понимали, что насилия над священнослужителями начались ранее прихода к власти большевиков. Однако именно новая власть всячески поддерживала богоборческие настроения, воинствующий антиклерикализм, давала подобным настроениям официальную поддержку[48]. Возможно предположить, что именно наличие в российском обществе подобных настроений и не способствовало окончательному пониманию церковными людьми воинствующей по отношению к любой религии (и прежде всего к Православию) государственной позиции.
Не понимал ее и Владыка Сергий, убежденный, что договориться можно с кем угодно. Так, на заседании Поместного Собора, когда в конце лета 1918 г. (при закрытых дверях) обсуждались выработанные Особой Комиссией мероприятия по защите церковных святынь, он говорил о необходимости поскорее выработать местную инструкцию с целью подписать поскорее «соглашение» с властями — взять храм и церковное имущество на поруки прихожан. «После покушения на представителей Советской власти, — говорил Сергий, — теперь избивают людей, придираясь к всякому поводу. В храме может что-нибудь произойти, и вот будут брать не случайных посетителей, а именно подписавшихся и на них вымещать все происшедшее. Тот, кто дает подписку, тот этим отдает себя для защиты Церкви и имени Христова и готов нести все последствия».
«И я убеждал всех, — продолжал он далее, вспоминая свою недавнюю поездку во Владимир, — не бояться подписей, говорил, чтобы подписывались как можно больше; когда много поручателей — легче отвечать. Но и самый процесс передачи, кажется, не так представляют себе многие; напрасно думать, что власти придут в храм и заберут имущество его; следует ожидать так, что власть примет подписку и просто передаст подписавшимся право на хранение и заведывание [храмом].
Но нельзя же принимать таких положений, которыми мы как будто провоцируем исповедничество, без достаточных оснований нельзя же толкать паству под нож. Я бы мог прекрасно сказать своей пастве: „ложитесь вокруг собора и не отдавайте“, но сам вчера же и уехал бы из города. По-моему, надобно предоставить все местному самоуправлению и во всяком случае не натягивать. Мы всегда приходим через пять минут после ухода поезда. Это самое нехорошее в обстоятельствах подобных нынешним» (выделено мной — С. Ф.)[49].
Стоит обратить внимание на процитированные выше слова митрополита Владимирского. Он искренне полагал, что новая власть не заберет имущества храма и самого храма, если с ней по-хорошему договориться[50]; стоит лишь доказать, как много верующих просит у безбожников передать им (верующим) в пользование православные святыни. По логике архиеп. Сергия получалось, что чем больше подписантов, тем им же, подписантам, и безопаснее. Вот уж точно: блажен, кто верует! Митрополит не хотел толкать паству под нож безответственными призывами не отдавать насильственно отнимаемые храмы. Подобное насилие он считал недостаточным основанием, провоцированием исповедничества. Он предлагал предоставить все местному самоуправлению, что в тех условиях означало максимально снять ответственность с центральной церковной власти за возможные антибольшевистские инциденты, дававшие о себе знать то в одной, то в другой епархии. Он думал, что главное — снять остроту внешних противоречий, вызванных тактическими соображениями Советской власти в отношении Православной Российской Церкви. О том, что именно стратегическая задача новой власти — уничтожение религии (а следовательно, и земной Церкви) — руководит всеми тактическими действиями большевиков, Владыка Сергий тогда, судя по выступлению, не особо задумывался.
45
Послания Святейшего Патриарха Тихона, анафематствование большевиков свидетельствуют о том, что Церковь понимала, что ей готовит новая власть. —
46
50
Более корректно говорить о том, что такова позиция самого архиеп. Сергия. Достаточно вспомнить обращения Свят. Патриарха Тихона к пастве о необходимости защиты храмов. —