– И какой это будет по счету? – спросил я.
От этого вопроса мне стало неуютно: я вдруг почувствовал себя Сильвейнусом Тайером.
– Не помню, – отмахнулся кадет По.
Возле его правого локтя в ряд стояли четыре пустых бокала. По заметил, -что я пересчитываю их.
– Уверяю вас, мистер Лэндор, это не мои. Должно быть, Пэтси позабыла убрать. Она сегодня огорчена и потому несколько рассеянна.
– А вы, кадет По, по-моему, несколько перебрали.
– Должно быть, вас пугает мое хрупкое телосложение. Достаточно одной рюмки, и у меня начинают путаться мысли. Две – и я уже спотыкаюсь. Таково совместное заключение нескольких медицинских светил.
– Печально слышать.
По едва заметно кивнул, принимая мое сочувствие.
– Но пока ваши мысли еще не окончательно запутались и вы не упали под стол, я бы хотел кое о чем вас спросить.
– Почту за честь вам ответить, – церемонно произнес По.
– Откуда вы узнали, в каком положении находилось тело Лероя Фрая?
Вопрос показался ему оскорбительным.
– Как откуда? От Хантона, разумеется. Он кричал об этом, как городской глашатай. Не удивлюсь, если вскоре кто-нибудь и его повесит.
– Повесит? – переспросил я. – Вы намекаете на то, что кадета Фрая… повесили?
– Я ни на что не намекаю, мистер Лэндор.
– Хорошо, оставим этот вопрос. Почему вы считаете поэтом того, кто похитил сердце Фрая?
Этот вопрос ничуть не оскорбил кадета По. Наоборот, заставил его собраться. Мой собеседник отодвинул бокал и поправил рукава мундира.
– Сердце, мистер Лэндор, является либо символом, либо… ничем. Уберите его символический смысл, и что останется? Набор мышц и артерий, имеющих не больше эстетической привлекательности, чем мочевой пузырь. Изъятие человеческого сердца – деяние символическое. А кто наиболее пригоден для такого деяния, как не поэт?
– Поэт, понимающий все в буквальном смысле. Так мне представляется.
Только не говорите, мистер Лэндор, только не пытайтесь меня уверить, что это варварское деяние не нашло литературного отклика в потаенных глубинах вашего разума. Вы позволите изложить мою ассоциативную цепь рассуждений? Прежде всего я подумал о Чайльд-Гарольде. Вспомнил строчку оттуда: «И сердце, хоть разбитое, живет…»[33] Следом мне вспомнились чарующие строки лорда Саклинга[34]: «Молю тебя: верни мое мне сердце, раз мне не суждено владеть твоим». Должен признаться вам, мистер Лэндор, Библия никогда не была моим источником вдохновения и я нередко отодвигал ее, чтобы почитать нечто более увлекательное… Но тут мне на ум пришли стихи из Пятидесятого псалма: «Сердце чистое сотвори во мне, Боже…» И еще: «…сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже»[35].
– В таком случае, кадет По, нам, вероятно, следует искать религиозного фанатика.
– Ага! – Он хватил кулаком по столу. – Утверждение веры! Вы ведь это имели в виду?
Не дожидаясь моего ответа, По с воодушевлением продолжал:
– Обратимся к классической латыни. Глагол credere образован от существительного cardia, означающего «сердце». Вы согласны? В английском языке, как вы знаете, слово heart не имеет предикативной формы. Это вынуждает нас переводить credo как «я верю», однако упомянутое латинское слово в буквальном смысле означает «я кладу свое сердце» или «я помещаю свое сердце». Как видим, здесь упор делается не на отрицании плоти и не на выход за ее пределы, а скорее на… отчуждение ее. Такие рассуждения присущи секулярной вере.
Мрачновато улыбаясь, По откинулся на спинку стула.
– Под секулярной, или светской, верой я понимаю поэзию.
Возможно, он заметил опустившиеся уголки моего рта, и это повергло его в новые раздумья. Затем По вдруг рассмеялся и хлопнул себя по лбу.
– Забыл вам сказать, мистер Лэндор! Я ведь тоже поэт. Посему я склонен мыслить в поэтическом ключе. Мне сложно мыслить по-другому.
– Это тоже констатировали медики? – с издевкой спросил я.
– Да, – не моргнув глазом ответил По. – После таких ценных наблюдений я просто обязан завещать свое тело науке.
Тогда у меня впервые мелькнула мысль, что он, должно быть, здорово играет в карты и блефует до последнего.
– Боюсь, я не слишком разбираюсь в поэзии, сказал я.
– Ничего удивительного. Вы же американец.
– А вы кто, кадет По? Римлянин?
– Я обладаю артистической натурой, мистер Лэндор. Такие, как я, принадлежат всему миру.
Чувствовалось, ему нравится играть словами. Вот и эту фразу он вертел, словно старинный испанский дублон.
– Что ж, – произнес я и встал. – Должен вас поблагодарить, кадет По. Ваши рассуждения мне очень помогли.
– Подождите!
Он схватил меня за руку и заставил сесть. (Никогда бы не подумал, что в его изящных пальцах столько силы.)
– Вам стоит приглядеться к кадету Лугборо.
– Я такого не знаю.
– Вчера, на вечернем параде, я заметил, что он все время сбивает шаг. Бедняга постоянно путал команды «налево!» и «кругом!». Стало быть, его разум был занят чем-то другим. Добавлю, что и сегодня во время завтрака он вел себя как-то не так.
– А нам-то что до перемен в его поведении? – недоумевал я.
Если бы вы были с ним знакомы, то знали бы: Лугборо чем-то похож на Кассандру[36]. Постоянно вещает, но его никто не слушает. Понимаете, никто. Даже лучшие друзья отмахиваются. А сегодня ему не требовались слушатели.
Желая придать больший драматизм своим словам, По закутал лицо в воображаемую ткань и сел, изображая из себя кадета Лугборо. Я уловил разницу, хотя в следующее мгновение передо мной вновь мелькнул прежний По, будто кто-то осветил его спичкой.
– Забыл вам сказать, мистер Лэндор: раньше Лугборо жил в одной комнате с Лероем Фраем. Но потом между ними случился разлад, причина которого до сих пор остается неясной.
– Странно, что вы, кадет По, знаете о вещах, происходивших до вашего поступления в академию.
Он лениво пожал плечами.
– Я не умею читать чужие мысли, мистер Лэндор. Об этом мне рассказали. Знаете ли, люди склонны поверять мне свои тайны. Я ведь принадлежу к очень древнему роду. Мои далекие предки были предводителями франкских племен. И уже тогда, на заре цивилизации, им доверяли сокровенные тайны, которые они умели надежно хранить.
И вновь он дерзким жестом запрокинул голову. Я запомнил его жест еще по первой встрече в саду Тайера. Да, этот человек умел с достоинством выдерживать любые насмешки и издевательства.
– Простите меня, дорогой кадет По, – как можно мягче сказал я. – Я еще не вполне освоился со всеми подробностями распорядка вашей академии, однако у меня складывается стойкое впечатление, что вас могут хватиться.
По дико взглянул на меня, словно я растолкал его, пробудив от кошмарного сна. Отпихнув бокал, он вскочил на ноги.
– Который час? – хрипло спросил он.
– Сейчас узнаем, – ответил я, доставая из кармана часы. – Двадцать минут четвертого, сэр.
Он молчал.
– Вы слышите меня? Двадцать минут четвертого.
В серо-карих глазах что-то промелькнуло.
– Мистер Хейвенс, в следующий раз я непременно расплачусь с вами.
– Я только и слышу эти ваши «в следующий раз», – проворчал Бенни.
Со всей невозмутимостью, на какую он был способен, По надел свою кожаную шляпу, застегнул медные пуговицы и подхватил мушкет. Все это он проделал достаточно легко: сказались пять месяцев муштры. Сложнее было добраться до двери. Кадет По двигался с величайшей осторожностью, будто перешагивал через ручей с вязкими берегами. Достигнув двери и упершись в косяк, он обворожительно улыбнулся и сказал:
– Леди и джентльмены, желаю вам приятного времяпрепровождения.
Затем он рванул дверь и исчез.
Не знаю, что заставило меня пуститься вслед за ним. Возможно, я беспокоился за его самочувствие. Но, скорее всего, меня заинтересовала недосказанная им история. И потому я отправился его догонять. Я шел за ним буквально по пятам. Когда мы оба поднимались по каменным ступеням, я услышал мерную поступь кованых сапог, доносящуюся с южной стороны и быстро приближающуюся к нам.
33
Чайльд-Гарольд – главный герой поэмы Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда», написанной в 1812-1818 гг. Цитированная строчка взята из Третьей песни, станса 32 (перевод Б. Левина).
36
В греческой мифологии дочь царя Трои Приама, получившая от Аполлона дар пророчества. В частности, Кассандра предрекала Троянскую войну и поражение троянцев, но к ее предсказаниям относились с недоверием и насмешками.