Беккер: «Мэтт, никто вас ни в чем не обвиняет».
Раздался скрежет: возможно, передвинули пепельницу.
Марино продолжал: «Когда последний раз вы занимались сексом со своей женой?»
Молчание.
Петерсен, дрожащим голосом: «Боже».
Марино: «Я понимаю, это ваше личное дело. Но у нас есть причины задавать вопросы подобного рода».
Петерсен: «Утром в прошлое воскресенье».
Марино: «Мэтт, вы, надеюсь, понимаете, что нам, кроме отпечатков ваших пальцев, понадобятся ваши кровь и сперма на анализ. Мы должны все выяснить, сравнить — только тогда ситуация прояснится…»
На этом пленка оборвалась. Марино нажал на перемотку и сказал:
— После допроса мы отвезли Петерсена куда следует и составили протокол. Бетти уже исследует его кровь.
Я машинально кивнула. Был час дня. Меня тошнило.
— Ну и каково? — зевнул Марино. — Я же говорил, что этот любящий муженек не так прост. Ну, разве может нормальный человек через час после того, как нашел свою жену в таком виде, заливаться соловьем? Нормальные люди в таких случаях двух слов не свяжут. А этот распинался бы до второго пришествия, если б я ему позволил. Попомните мое слово, Петерсен — скользкий тип. Жену изнасиловали и задушили, а он пьесы пересказывает. У меня это просто в голове не укладывается.
Я сняла очки и начала массировать виски. Голова гудела, спина взмокла. Больше всего на свете хотелось забыться и заснуть. Однако я еще пыталась возражать Марино:
— Поймите, он актер. Слова — это его орудие труда. Художник на месте Петерсена нарисовал бы картину. Для Мэтта слова — все равно что краски и кисти для художника. Он так выражает себя, он иначе не умеет. Для людей вроде Петерсена говорить — значит думать.
Я надела очки и взглянула на Марино. Мои слова явно сбили его с толку, он даже покраснел.
— Допустим, а как насчет ножа? Ведь на лезвии отпечатки Петерсена. А сам он утверждает, что ножом пользовалась его жена, причем уже несколько месяцев. А на рукоятке «блестки» — такие же, как на Петерсоновых руках. Вдобавок нож был в комоде, будто спрятан. Есть над чем подумать, не так ли, доктор Скарпетта?
— Что тут думать? Да, нож лежал на столе, а отпечатков миссис Петерсен на лезвии нет, потому что она использовала нож для вскрытия конвертов, и то редко. Зачем ей трогать лезвие? — Я так и представила Лори Петерсен, вскрывающую письмо здоровенным ножом. — Раз нож лежал на видном месте, ничего удивительного, что убийца его заметил. Он вполне мог вынуть нож из ножен. Убийца мог даже запугивать им жертву.
— Пугать?
— А почему бы и нет?
Марино передернул плечами. Я продолжала:
— Он ведь маньяк. Откуда нам знать, что на уме у маньяка? Может, он любит разговаривать с жертвами. Может, он спрашивал миссис Петерсен, чей это нож. Она конечно же отвечала — в этом я даже не сомневаюсь. Убийца узнал, что нож принадлежит ее мужу, и рассудил примерно так: «Вот и славно. Поиграю ножичком и спрячу его в комод — копы ведь любят все перевернуть вверх дном, наверняка и нож найдут». Не исключено, что маньяк вообще не думал о ноже — просто отрезал им провода. Вы хотите сказать, что маньяк не идиот — у него должен был быть собственный нож? Отвечаю: нож Петерсена показался ему более подходящим. Забирать его с собой убийца не стал, запихнул в комод, будто так и было, — вот и все объяснение, и нечего заморачиваться.
— А может, все это сделал сам Петерсен? — Марино продолжал гнуть свое.
— Ну уж нет, только не он. Вы когда-нибудь видели мужа, который прежде, чем убить жену, связывает ее и насилует? Да еще перебивает ей пальцы, ребра ломает, душит со смаком? Любой психолог вам скажет, что человек, будь он хоть трижды маньяк, может так поступить лишь с незнакомой женщиной, которую он видит в первый раз, но никак не с той, с которой он спит в одной постели, ест за одним столом, каждый день разговаривает. И потом, как же быть с тремя предыдущими убийствами?
Однако доблестный детектив успел отработать и эту версию.
— А вот как. Все убийства были совершены в ночь с пятницы на субботу, верно? Петерсен как раз в это время возвращается из Шарлотсвилла. Возможно, жена заподозрила его, и ему пришлось ее убрать. Петерсен изнасиловал и связал ее, чтобы убийство походило на предыдущие и чтобы мы подумали, будто и Лори тоже маньяк замочил. А может, Петерсен — извращенец, он давно уже хотел сделать такое со своей женой и убил трех женщин только для отвода глаз. Так сказать, «три Лии — ради одной Рахили»,[5] хе-хе.
— Да, Агата Кристи отдыхает… Но, как вам, возможно, известно, сержант, в жизни все гораздо проще, чем в детективных романах. Один человек убивает другого, предварительно изучив привычки жертвы, лишь для того, чтобы вернее нанести удар. — Я встала, давая Марино понять, что разговор окончен.
5
Цитата из романа английского писателя Томаса Гарди (1840–1928) «Тэсс из рода д’Эрбервиллей».