Как ему никто не выказывал почтения, так и он обращался ко всем на «ты». Что было странным, так это реакция хозяина. Его, как правило, не раздражали требования Кэчхоля, а даже, наоборот, радовали.
— Дуракам-то ведь тоже надо есть. Дай-ка ему плошку риса.
И жена хозяина смешивала в одной латунной миске и рис, и суп, и кимчхи[11], подавала Кэчхолю, а тот, взяв миску, садился где-нибудь с краю на рогожке или на деревянном полу, ел и уходил.
— Поел я, ухожу.
— А спасибо сказать не хочешь?
— Свой рис я ем своим ртом, за что ж спасибо говорить?
Сказав так, он неторопливо уходил и месяц-другой в этом доме не показывался. По моим подсчетам, до следующего его визита проходило столько дней, сколько домов было в деревне.
То же самое происходило с ночлегом. Обычно Кэчхоль спал или под навесом, или в комнате, пустовавшей после отъезда новобрачной[12], но, если становилось холодно, а он не успевал заготовить дров для отопления комнаты, ему приходилось искать другие варианты.
— Буду спать в твоем доме.
— Пущу на ночь, если помоешься.
— Одеяло мне не нужно. А ты же можешь пойти к своей женушке да лечь рядом с ней.
Как правило, все так и происходило. И казалось, будто так и надо.
Отношения между ним и жителями деревни определенно были очень странными. Все мужчины обращались с ним как с тупицей, но, похоже, про себя они сомневались, таков ли он на самом деле. Женщины, как и мужчины, считали его дураком, но казалось, что в душе им хочется его защитить. И это было не просто сострадание. Как бы то ни было, он жил на содержании у всей деревни и уже стал одним из членов общины, хотя хорошим работником не был, не обладал умениями, каких не было у других, и не развлекал жителей шутками и смешными историями.
Но один случай немного прояснил мои сомнения. Я уже работала в деревне шесть или семь месяцев и однажды, вернувшись из школы, увидела, что на лужайке перед домом, где я снимала комнату, случился какой-то переполох. Молодой парень придавил Кэчхоля к земле, но, странное дело, ни нападавший, ни лежавший на земле не произносили ни слова. Парень молча бил Кэчхоля то ли палкой, то ли поленом куда придется, а Кэчхоль, как всегда, лишь изредка постанывал, съежившись.
Я не знала, что делать, и просто стояла и смотрела, а вокруг стали собираться жители деревни. Они-то и объяснили причину жестокого избиения.
— Хвачхон, что это ты делаешь? Мы же всё друг про друга знаем и друг за другом смотрим, неужто могло случиться что-то из ряда вон выходящее?
— Дядя Хвачхон, успокойтесь. Разве этот тупица способен натворить что-нибудь серьезное?
— Верно, Хвачхон, ты же посмешищем себя выставляешь. Наш род живет здесь уже триста лет, и ни одну женщину еще не изгнали за измену.
Мужчины все как один пытались усмирить Хвачхона, но мне казалось, что убеждают они скорее себя, чем его.
— Хвачхон, послушай. Не позорь свою семью. Разве мало на свете мужчин, чтобы ей с таким тупицей связываться?
— И правда, зачем твоей жене этот придурок, когда есть ты, такой достойный мужчина?
— Не перегибай ты палку, веди себя достойно. Это же кастрат, ему уже за сорок, куда ему о женщинах мечтать…
Так говорили женщины постарше, и их слова о том, что не нужно бить дурачка, звучали как волшебное заклинание, призванное спасти Кэчхоля. Но еще более странно вели себя молодые женщины, которые не осмеливались осадить драчуна. Их сердитые взгляды были устремлены не на Кэчхоля, а на парня, который размахивал поленом.
К счастью, переполох продолжался недолго. Однако благодаря этому происшествию я стала смутно догадываться о том, почему жители деревни терпят Кэчхоля. Ведь все здесь приходились друг другу родственниками и сразу замечали, если кто-то нарушал приличия. Конечно, появление Кэчхоля и то, что он остался здесь, в этой отрезанной от мира деревне, имело отношение к тому, что называется физиология.
Я еще больше утвердилась в своем предположении, когда случайно подслушала, о чем шептались у ручья местные женщины. В ту летнюю ночь было очень душно, я вышла к ручью ополоснуть ноги и, вероятно, оттого, что вода хорошо отражала звук, ясно слышала их шепот, хотя стояли они далеко.
— Разве ребенок из дома Ёнгок непохож на Кэчхоля?
— Сестра, не говори так. Хочешь, чтобы бедного Кэчхоля опять избили до полусмерти?
— А что такого, я ведь просто говорю.
— И все же… ведь Кэчхолю некуда будет пойти, он же дурачок.
— Ну да, тупица он. Ясное дело — дурачок.
Казалось, женщины хотели сами себя в чем-то убедить. Но тон их был как у преступниц, связанных общей тайной. Только тогда я поняла, какую страшную роль играет Кэчхоль и почему деревенские женщины, хоть и отзываются о нем презрительно, инстинктивно стремятся его защитить. Благодаря деревенским женщинам Кэчхолем всегда найдет что поесть и где поспать, даже если не будет работать. Но я по-прежнему не знала, почему же мужская половина деревни — мужчины — терпят такого, как Кэчхоль.
12
По традиции, первую брачную ночь жених и невеста проводили в доме родителей невесты, в комнате, где она жила. После переезда молодоженов в дом жениха эта комната пустовала.