Пришли иноземцы, имя которым — чукчи, посмотрели на товары и обрадовались. От радости плясали и пели. Русские товары они забрали с собой, а вместо них оставили меха, тяжёлые топоры из моржовой кости да просто моржовую кость. Прибыль Исаю получилась великая.
Пуд моржового зуба стоил на Москве двадцать пять рублей. Царь запретил купцам покупать кость, всю что ни на есть продавали в государеву казну. Из Москвы шёл моржовый зуб к хану Крымскому, в Царьград, в Персию, в Армению. Возвращался он оттуда то в виде царского жезла, рукоятками кинжалов и саблей, а то — дивной работы троном.
Семён не отходил от Исая. Все дни проводил с ним, выспрашивал о пути, ветрах, льдах.
А тут Втор Гаврилов отправил в Якутск соболиную казну. Осталось в Нижнеколымском остроге восемь служилых: Сергей Артемьев, Семён Дежнёв, Мишка Коновал, Макар Тверяков, Семён Мотора, а ещё молодые, незаслуженные.
Не ухватишь под жабры теперь судьбу — завтра и не мечтай. Вильнёт хвостиком — и выйдет жизнь зряшной: ни чинов, ни богатства, ни памяти людской.
Горела у Семёна душа. Был туча тучей. Целыми днями слонялся по берегу реки. Мысль была: дальше идти, на восток, в неизведанное. А завлечь в поход местных промышленных людей не мог: матушка Колыма сама рисковав — дальше идти всё равно что в пропасть головой.
Однако кто больно хочет, у того и получается.
Зашумел Нижнеколымск! Собирались лихие сибирские гости на первую колымскую ярмарку.
Промышленный народ свозил в острог меха, кожи, сверху гнали лес, из леса строили на продажу кочи. Гости везли хлеб, соль, холсты, свечи, верёвки, безмены, оловянную посуду, стрелы, топоры, английские сукна, бисер.
Был Нижнеколымск самым дальним острогом на Московском царстве. Не было на Московском царстве дороги смертельней, чем ледовитая дорога в Нижнеколымск. Дороже колымской жизни не было во всем белом свете. Бешеные деньги запрашивали купцы за товары. Пуд хлеба стоил в Якутске три алтына[83]. В Нижнеколымске хлебушек продавали по восьми рубликов за пуд, а то и по десять. Два года простому казаку нужно было служить за пуд колымского хлеба. За такую прибыль купцу помереть не страшно.
Совсем засуетился Семён. Бегал встречать каждый коч, зазывал гостей к себе в дом, выведывал их думки, но никто не отваживался на поход в далёкие края, на заветную реку Погычу, а по-другому — на Анадырь-реку.
В те дни подружил Семён Дежнёв с молодым мореходом Гераськой Анкудиновым. Пришёл Анкудинов на Колыму с удалой ватагой. В остроге не шумели — то ли с дороги притомились, то ли приглядывались пока. Коч у них был старенький, худой. Попали во льды, едва не утонули. Просили Втора Гаврилова принять на службу. Принять их Втор принял, только службу они не желали нести. От кого была польза, так это от Ивана Пуляева. Пуляев морское дело знал хорошо, а руки у него были золотые. Стал кочи строить.
Кочи строили из хорошей сосны. Доски брали гибкие, мелкослойные. Длиной кочи были метров с двадцать, шириной — до пяти, поднимали две тысячи пудов, ходили под парусом и на вёслах, стоили рублей двести-триста.
Анкудинов решил купить новый коч, попросил у Семёна денег взаймы. Знал Семён, что Герасим ограбил Андрея Дубова на Индигирке, там же досталось на орехи казаку Алёшке Ермолину. Забрал у него Анкудинов четыре сорока соболей да соболью шубу. На четыреста пятьдесят рублей ограбил.
Дежнёв так и сказал Анкудинову:
— Что ты денег просишь? Неужто их у тебя нет? Того добра, что у Ермолина взял, на коч-то за глаза хватит.
Анкудинов покраснел.
— Грабить, Семён, грабили. Только денег у меня взаправду нет. Товарищей у меня тридцать человек с гаком, а делили ворованное по-честному, по-равному, без обиды.
— Не дал бы я тебе денег, Герасим, да единомышленник ты мой, дорога у нас одна. Держи полсотни, покупай у Пуляева хороший коч. Бог даст, этим ещё летом будем с тобой на реке Анадырь.
Жил. Шумел Нижнеколымск!
Всё новые и новые купцы приходили на ярмарку. Приплыл с реки Оленёк Федот Алексеев Попов, родом холмогорец. Был Федот приказчиком Алексея Усова, богатейшего гостя из Великого Устюга. Товаров у него было много, но торговать Попов не спешил. Встретились они с Дежнёвым в питейной избе ярмарки. Семён всё ещё хандрил и оттого бездельничал. Пить ему надоело, и теперь он одного за другим обыгрывал в шахматы. Ставки были по колымским деньгам малые — по два алтына за проигрыш. Перед Семёном лежала уже хорошая стопка монет, но играть ему было скучно и, когда вошёл Федот Попов, Семён больше слушал, как перебрёхиваются старички промышленные люди, задавая друг другу загадки, чем смотрел на доску.
83