КЛАРА. Но…
ЕВА. Я настаиваю. Вы должны. Кроме фотографий, у меня ничего нет. Без них я жила бы, словно на обратной стороне луны. Весь мир знает, что я здесь, но никто не знает, кто я. Да я и сама не знаю. Кто я. Никакой личной жизни. Мой друг обещает, когда закончится война, я поеду в Голливуд сниматься в кино о его жизни. Но мне скорее всего скажут, что мой рост слишком высок для роли. Роли! Какой роли? Я как рама, внутри которой пустота. Я смотрю запрещённые американские фильмы. Слушаю запрещённый американский джаз — так я чувствую себя непохожей на других женщин Германии. И чтобы совсем отличаться от них, я курю, пью, крашу губы, брею подмышки. Я составляю списки своих драгоценностей и делаю вид, что не замечаю охранников, которые приставлены следить за мной — уж они-то всегда знают, где я. Каждую ночь я принимаю величайшего человека на земле, и это восхитительно. Но под утро он уходит от меня, чтобы оказаться в своей постели до появления массажиста. Ещё я пыталась покончить с собой, уже трижды. Слуги прислуживают мне, а их жёны меня ненавидят и смеются у меня за спиной, потому что в Бергхофе мне нельзя даже распорядиться об ужине. Кормят там отвратительно. Мои родители озабоченно спрашивают: «Почему он не женится на тебе?» Я говорю, что их взгляды до смешного старомодны и брак с диктатором всё равно ни к чему его не обязывает. Но я тоже старомодна. Я устраиваю браки своих сестёр, даже их собак, насвистываю «Чай для двоих» с очевидным намёком, но мой друг говорит, что я фальшивлю. В конце концов я кричу, что он слишком верит в своё предназначение, что он слишком воздержан, что он женат на Германии, но мне всё так же больно слышать его слова: «После войны у каждой немецкой девушки будет муж». У меня нет даже того, что есть у моих сестёр, у любой другой толстозадой арийки, у любой баварской коровы. Знаете, какой самый счастливый день в моей жизни? Когда я стояла на вокзале и смотрела, как особый поезд увозит дочь одного английского лорда, ту самую, что застрелилась из-за… увозит её обратно в Англию, прежде чем нас обвинили бы в её убийстве по политическим мотивам. Во всех иностранных газетах появилось её изображение. И ни одного моего. Я пришла домой и достала все двадцать три альбома с фотографиями. Там я была. И все те важные люди, с которыми мне не позволяют встречаться. Чтобы снять герцогиню Виндзорскую, мне пришлось встать на крышку унитаза. Вот если бы тогда у меня был пистолет! И только по фотографиям будущий мир узнает, кто я… кем я была… Прошу вас! (Протягивает фотоаппарат КЛАРЕ.)
КЛАРА. Конечно, ma cara[13], если вы так просите. Просто нажать на кнопочку? Где вы хотите встать?
ЕВА бродит по комнате в поисках места для снимка.
КЛАРА. А мне наплевать, что случится. У меня прекрасные комнаты наверху над его кабинетом, и глухой слуга, потому что мой друг очень громко кричит, когда… а после он обожает играть на скрипке. Он хорошо играет, не Хейфец, конечно, но для политика… Вы встанете здесь, cara? Не ругайте меня, если ничего не выйдет. Обещаете?
КЛАРА наводит фотоаппарат на ЕВУ. СОЛДАТ ввозит столик, на котором сервирован чай.
КЛАРА вместе с фотоаппаратом резко оборачивается в сторону СОЛДАТА и нажимает спуск.
Вспышка.
КЛАРА. О, господи, я же говорила! Простите. Однако же… (СОЛДАТУ.) Выйдет отличная ваша фотография. (Глядя на сервированный столик.) Madonna mia[14], будет кто-то ещё?
СОЛДАТ. Ещё, синьора?
КЛАРА (польщённо). Ого, синьора! Да, все эти пирожные, они кому?
ЕВА. Прошу прощения, я думала, вы захотите перекусить.
КЛАРА. Я могу позволить себе только немного хлеба с маслом. Ничего больше. Я не столь оптимистична, как вы.
ЕВА (СОЛДАТУ). Можете сделать снимок? Вот, нажмите здесь. Подождите. (Садится и разливает чай.) Молоко?
КЛАРА. Нет, спасибо.
ЕВА. Сахар?
КЛАРА. Нет.
ЕВА (протягивая чашку КЛАРЕ). Снимайте!
Вспышка — снимок сделан.
КЛАРА (опрокидывает чашку с чаем себе на юбку). Ehi. Diavolo![15]
ЕВА. Какой ужас! Но пятен не останется. (СОЛДАТУ.) Принесите салфетку.
СОЛДАТ уходит.
КЛАРА (вытираясь носовым платком). Не стоит беспокоиться. Пустяки. Он ушёл? Какой послушный! Как маленький пёсик. Очень мило. Обожаю своего маленького пёсика. Дуче смеётся над ним, но мне кажется, он его тоже любит.