Точнее следовало сказать, что действия, предпринимавшиеся в приграничной зоне Финляндии, не оставались без внимания. Действительно, советская сторона отмечала военную активность финской армии. Разведка Ленинградского военного округа докладывала командованию, что в течение августа в Финляндии «провели ряд мероприятий по мобго-товности частей армии» и «произведено перемещение некоторых частей в секторе госграницы».[514]
По поводу действий Финляндии вблизи границы Молотов 3 августа вел беседу с Паасикиви,[515] пытаясь выяснить смысл происходившего. Затем, 19 августа при встрече с заместителем министра иностранных дел Швеции Бохеманом он, в частности, сказал: «Военные меры, принимаемые Финляндией на границе с СССР, и враждебные СССР высказывания, которые имеют место в кругах правительства Финляндии, вызывают законное недоумение СССР… Непонятно, чего хотят финны достигнуть такими действиями и такими разговорами».[516]
Можно только догадываться, что дезинформация, исходившая от соответствующих служб Германии (а такого рода акции, как известно, нередко практиковались Гитлером), имела целью сильнее повлиять на политические и военные круги Финляндии, чтобы побудить их к большей решительности в проведении жесткой линии по отношению к Советскому Союзу и не колеблясь предоставить немецким войскам возможность для размещения на финской территории. Эффективность этих действий была настолько очевидна, что даже ввела в заблуждения отдельных историков. Так, профессор А. Корхонен утверждает, что «когда возник страх, что Финляндия может подвергнуться новому нападению, в политическом курсе Германии начали происходить перемены по отношению к Финляндии».[517] На самом же деле именно Берлин сам возбуждал финское руководство слухами о советской «военной угрозе» и одновременно демонстрировал, что готов уже оказать Финляндии соответствующую поддержку. Это, безусловно, давало результат. Как бы проверяя его, 16 августа в отделе изучения иностранных армий главного командовании сухопутных войск Германии у финского военного атташе стали выяснять, насколько способна Финляндия к активным действиям «в обороне».[518]
Таким образом, попытка СССР оказать дипломатическое давление на Финляндию в условиях растущего сближения ее с рейхом была весьма эффективно использована Германией для дальнейшего укрепления развивавшегося сотрудничества, мотивируя его советской «военной угрозой». Кстати, до настоящего времени у некоторых весьма авторитетных финских историков нет уверенности в том, что распространявшиеся слухи о «концентрации советских войск» у финляндской границы являлись дезинформацией. Профессор Мауно Ёкипии говорит, например, что «трудно судить были ли слухи обоснованными».[519]
Знакомство с документами ряда военных архивов позволяет убедиться в том, что летом 1940 г. сосредоточения войск у границы с Финляндией не наблюдалось. Более того, с окончанием «зимней войны» до июня 1941 г. в самом важном в стратегическом отношении районе — на Карельском перешейке — стабильно находилось всего шесть дивизий (две из них лишь были заменены).[520]
4 июля 1940 г. из письма наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова в Политбюро ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и В. М. Молотову с предложениями, касавшимися управления войсками, их организации и дислокации, следует, что вопрос об увеличении или концентрации соединений и частей в Ленинградском военном округе вообще не возникал. В письме говорилось, что «по сравнению с существующей дислокацией войска ЛВО сокращаются на восемь стрелковых дивизий, четыре корпусных арт[иллерийских] полка и три полка РГК». Семь дивизий (из указанных восьми) перебрасывались в Западный особый военный округ. Всего же на обширной территории ЛВО оставалось 17 дивизий.[521]
Летом 1940 г. на заседании военного совета Ленинградского военного округа речь велась не о «концентрации войск у границы с Финляндией», а о том, что медленно создавались оборонительные укрепления на Карельском перешейке, а также в Заполярье и, как указывалось в одном из его постановлений, не было достигнуто «резкого перелома в методах руководства строительством». В свою очередь, командующий Краснознаменным Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц просил руководство Ленинградской партийной организации оказать помощь гарнизону военно-морской базы Ханко в хозяйственно-бытовом обустройстве ее до наступления зимы в связи с большими трудностями в этом отношении.[522]
Характерно, что большая часть авиации Ленинградского военного округа до конца лета 1940 г. находилась на Украине. После же возвращения ее в районы своего базирования серьезно осложнилась боевая подготовка летчиков, поскольку в это время в авиационные части не поступало горючее. А без него, как отмечал тогда на одном из совещаний командующий ВВС округа А. А. Новиков, «летать не научишься». По его словам, «нормальная подача бензина началась вновь с октября месяца».[523]
Таким образом, было совершенно очевидно, что в СССР никакой концентрации войск на границе с Финляндией не проходило. Это же доказывает и советское оперативное планирование того периода.
Заметим здесь, что в настоящее время также предпринята попытка представить положение таким образом, что уже имелись какие-то планы «нового нападения» на Финляндию. Об этом пишет петрозаводский автор Ю. М. Килин, который в качестве «доказательств» приводит некие «организационные указания по проведению армейской оперативно-штабной полевой поездки» конца июля 1940 г. представителей Ленинградского округа.[524] В приводимых им «сведениях» утверждается, что представители командного состава соединений округа рассматривали даже вариант наступления на Финляндию, в котором должны были участвовать неизвестные силы сразу трех армий. Причем одной из них предстояло высадится из Эстонии прямо в районе Хельсинки, форсировав таким образом Финский залив.[525] Очевидно, автору следовало критически подойти к восприятию подобного рода сведений, носивших фантастический характер с военной точки зрения, и разобраться в этом. Реальным в данном случае являлось то, что в распоряжении начальников штабов дивизий и корпусов, находящихся на советско-финляндской границе, должны были существовать варианты возможных в перспективе боевых действий против вооруженных сил соседнего государства и таковые, несомненно, отрабатывались на командно-штабных учениях. Но из этого отнюдь не вытекало, что «вскоре должно было последовать окончательное решение “финляндского вопроса” военными средствами».[526]
Что же касается действительного планирования советского военного командования, то оно руководствовалось тщательно сформулированными соображениями по «стратегическому развертыванию вооруженных сил СССР», которые были как раз к этому времени подготовлены. В июле 1940 г. Генеральный штаб Красной Армии приступил к составлению нового общего оперативного плана для вооруженных сил Советского Союза, который к середине августа был уже готов. В нем вполне определенно было сказано, что «стратегическое развертывание на северо-западе наших границ подчинено в первую очередь обороне Ленинграда, прикрытию Мурманской железной дороги и удержанию за нами полного господства в Финском заливе». При этом боевые действия на границе с Финляндией предусматривались лишь в случае большой коалиционной войны, в которой финская армия будет действовать совместно с германскими вооруженными силами. Одновременно четко указывалось, что «наши действия на северо-западе должны свестись к активной обороне наших границ».[527] Такова была позиция высшего советского военного командования, ориентировавшегося на решение сугубо оборонительных задач.
514
Архив штаба Ленинградского военного округа (далее — АШ ЛВО). Ф. 1. Оп. 2340. Д. 15. Л. 80.
520
РГВА Ф. 37977; Российский государственный архив Военно-Морского Флота (далее — РГАВМФ). Ф. р-1877; РГВА. Ф. 25888. Оп. 13. Д. 37. Л. 45.
522
АШ ЛВО. Ф. 1. Оп. 1859. Д. 3. Л. 25; Центральный государственный архив историко-политических документов в Санкт-Петербурге (далее — ЦГАИПД СПб). Ф. 24. Оп. 2 в. Д. 4331. Л. 175.
524