Союзники не выполнили своих обязательств. Вместо этого, поставив Германию в беспомощное положение, они, во—первых, отказались от процедуры, применявшейся на предшествующих мирных конференциях, включая переговоры в Брест—Литовске, а именно устные переговоры с представителями врага, во—вторых, на всем протяжении конференции не снимали блокады, в—третьих, союзники разорвали в клочья условия перемирия. Как указывает Г. Никольсон, «из двадцати трех условий президента Вильсона только четыре были с большей или меньшей точностью включены в мирные договоры».[10]
По поводу отказа вести переговоры с представителями Германии Нитти, бывший в момент подписания договора премьер—министром Италии, говорит в своей книге «Нет мира в Европе» следующее: «В современной истории навсегда останется этот ужасный прецедент: вопреки всем клятвам, всем прецедентам и всем традициям, представителям Германии не дали слова, им ничего не оставалось делать, как подписать мир; голод, истощение, угроза революции не давали возможности поступить иначе… Старый закон церкви гласит: Etiaim diabulus aulutur (даже дьявол имеет право быть выслушанным). Но новая демократия, которая намеревалась создать общность наций, не выполнила заповедей, считавшихся священными для обвиняемых даже в мрачное средневековье».[11] Относительно блокады следует напомнить слова У. Черчилля в палате общин 3 марта 1919 г.:
«Все наши средства принуждения действуют или мы готовы немедленно пустить их в ход. Мы энергично проводим блокаду. Мы держим наготове сильные армии, которые но первому сигналу двинутся вперед. Германия находится на грани голодной смерти. Информация, которую я получил от офицеров, посланных военным министерством в Германию и объехавших всю страну, показывает что, во—первых, германский народ терпит величайшие лишения, во—вторых, есть огромная опасность того, что вся структура германского национальною и социального устройства может рухнуть под давлением голода и нищеты. Именно теперь настало подходящее время для мирного урегулирования»[12]
Отсюда ясно, что подписание мирного договора предполагалось проводить под дулом наведенного пистолета.
Когда собралась конференция, пишет Кейнс, «началось плетение той хитрой сечи софистики и иезуитских толкований, которая, в конце концов, покрыла лицемерием и обманом букву и сущность всего договора. Ведьмам всего Парижа был дан сигнал:
Зло — в добре, добро — во зле,
Полетим в нечистой мгле.
Самые топкие софисты и самые ловкие прожектеры были посажены за работу; их ловкие приемы были способны долго держать в заблуждении даже более проницательного человека, нежели президент…».[13]
Далее Кейнс пишет:
«Им не было дела до того, как должна сложиться в будущем жизнь Европы; вопрос о ее средствах к существованию не вызывал у них тревоги. Все их помыслы, благие и дурные без различия, были посвящены границам и национальностям, равновесию сил, империалистическим расширениям, ослаблению могущественного и опасного врага, мщению и заботе о том, как бы, пользуясь своей победой, свалить невыносимое финансовое бремя на плечи побежденного противника.
Два противоположных плана будущего устройства мировых отношений боролись между собой — Четырнадцать пунктов Вильсона и Карфагенский мир Клемансо. Однако лишь один из них имел право на осуществление, ибо противник подчинился не безусловно: он выговорил себе определенные статьи, касающиеся общего характера мирного договора»[14]
Так посеяли зубы дракона, из которых должен был вырасти еще более гибельный конфликт, чем потушенный этим насильственным миром.
По крайней мере один человек, хотя сам и являвшийся участником происходившего, предвидел, что случится в будущем. 25 марта 1919 г. Ллойд Джордж направил мирной конференции меморандум, озаглавленный «Некоторые соображения для сведения участников конференции перед тем, как будут выработаны окончательные условия». В документе говорилось:
«Вы можете лишить Германию ее колоний, превратить ее вооруженные силы в простую полицию, низвести ее военно—морской флот на уровень флота пятистепенной державы, однако, если в конце концов Германия почувствует, что с ней несправедливо обошлись при заключении мирного договора 1919 г., она найдет средства, чтобы добиться у своих победителей возмещения… Поддержание мира будет… зависеть от устранения всех причин для раздражения, которое постоянно поднимает дух патриотизма; оно будет зависеть от справедливости, от сознания того, что люди действуют честно в своем стремлении компенсировать потери… Несправедливость и высокомерие, проявленные в час триумфа, никогда не будут забыты или прощены.
По этим соображениям я решительно выступаю против передачи большого количества немцев из Германии под власть других государств, и нужно воспрепятствовать этому, насколько это практически возможно. Я не могу не усмотреть главную причину будущей войны в том, что германский народ, который достаточно проявил себя как одна из самых энергичных и сильных наций мира, будет окружен рядом небольших государств. Народы многих из них никогда раньше не могли создать стабильных правительств для самих себя, а теперь в каждое из этих государств попадет масса немцев, требующих воссоединения со своей родиной. Предложение комиссии по польским делам о передаче 2100 тыс. немцев под власть народа иной религии, народа, который на протяжении всей своей истории не смог доказать, что он способен к стабильному самоуправлению, на мой взгляд должно рано или поздно привести к новой войне на Востоке Европы».[15]
Предостережение не было услышано. Германию заставили принять целиком на себя вину за войну, и на ее счет записали всю стоимость войны. Ее экономические ресурсы были подорваны, большая область отторгнута от Восточной Пруссии и передана Польше, за счет чего был создан Польский коридор.
Здесь нет необходимости останавливаться на всех подробностях, достаточно напомнить такой факт: чтобы принудить Германию выплачивать немыслимые репарации и сломить ее, Франция 11 января 1923 г. оккупировала Рур. Последовали финансовый крах Германии и огромная безработица.
Многие деятели в Британии понимали, к чему вело такое нарушение договора. Сэр Джон Саймон заявил, что это, по существу, «акт войны». Член парламента Чарльз Роберте указал: «Роковые мероприятия, проводимые сейчас, в конечном итоге могут привести только к одному результату — новой мировой войне, которая, по моему мнению, будет означать закат цивилизации». Другой член парламента, капитан Р. Беркли, заявил, что «если и было в прошлом когда—нибудь действие, граничившее с актом войны… то приказ французского правительства об оккупации Рура является таковым». Журнал «Либерел мэгезин» писал: «Перспектива новой войны через несколько лет становится все более очевидной и определенной». А в ежегоднике «Либерел ир бук» говорилось: «С каждым днем неизбежность европейской войны становится все более и более очевидной… Осталось слишком мало времени для превентивных мер, а может быть уже и поздно что—либо предпринять, ибо психологическая рана, нанесенная немцам, возможно, настолько глубока, что не затянется до того времени, когда Германия соберется с силами и станет способной к возмездию».
11
Nitti F. S., Peaceless Europe, 1922, p. 114. (»Э то неблагоразумие, возможно, больше дискредитировало договор, чем ультиматум, предшествовавший его подписанию) (Саrr E. Н., The Twentу Years' Crisis 1919–1939, 1940, р. 240).
12
«Hansard», vol. 113, H. of C., Del… 5s, col. 84.
В речи Гитлера в рейхстаге 1 сентября 1939 г. есть следующие слова: «Подписание договора был навязано нам под дулом пистолета, приставленного к виску, и под угрозой голода для миллионов людей. А затем этот документ, вырванный силой, был провозглашен святым». (»B lue Book», Cmd. 6106, 1939, р. 162).
13
Кейнс Д. М., Экономические последствия Версальского договора, Госиздат, М., 1924, стр. 22–23.
Г. Никольсон также указывает: «Я считаю, что грядущие поколения обратят больше внимания не на ошибки конференции… а на ее ужасающее лицемерие».
14
Кейнс Д. М., Экономические последствия Версальского договора, Госиздат, М., 1924, стр. 25.