Яволь, майне херри,
Дас хабен вир зо гери —
Яволь! Яволь! Яволь![84]
У некоторой части пленных — открыто заискивающее выражение лица. Но все это не обманывало, не снижало чувства обостренной настороженности и почти фронтовой бдительности.
Во-вторых, было и другое, не менее остро ощущаемое чувство. Оно диктовалось особенностями мировоззрения советского человека, который, еще не имея конкретных фактов и данных, не мог, однако, не знать, что в одноликой, на первый взгляд, массе обезоруженных и внешне вполне покорных солдат и офицеров есть (и непременно должны быть!) не только непримиримые враги, военные преступники, но и просто обманутые гитлеровскими посулами рядовые немцы, а может быть, и противники кровавого гитлеровского режима.
Когда сотни офицеров и солдат замирали по команде «смирно» на утренней поверке, которую они по-своему называли «аппель», и староста лагеря военнопленный румынский подполковник Николае Камбрэ отдавал рапорт начальнику лагеря полковнику Л. С. Новикову, я думал о том, что этот замерший на мгновение строй солдат и офицеров вражеской армии, в сущности, представлял собой малую модель всего гитлеровскою вермахта. А если взглянуть шире, то, может быть, даже всего рейха с его большими и маленькими фюрерами, фанатичными нацистами и милитаристами старопрусского образца, с одной стороны, и с призванными из запаса рабочими, крестьянами, интеллигентами — с другой, среди которых, кроме приверженцев фашизма и его сознательных противников, были и те, кто просто искренне радовался своему нахождению в плену как верному избавлению от кошмаров и постоянных опасностей войны.
Вместе с командующим 6-й армией генерал-фельдмаршалом Паулюсом в Суздальский лагерь были доставлены: бывший командир 51-го армейского корпуса генерал артиллерии фон Зейдлиц, бывший командир 11-го армейского корпуса генерал пехоты Штрекер, бывший командир 14-го танкового корпуса генерал-лейтенант Шлёмер, генерал-лейтенанты Дебуа и Шмидт, генерал-майоры Корфес, Латтман, Ленски, Роске, другие генералы и полковник Адам.
К тому времени в лагере вместе с немцами находились итальянские, румынские, венгерские генералы и офицеры, разделившие участь своих союзников — немцев, разгромленных под Сталинградом. Здесь были также испанцы из «Голубой дивизии», сформированной из фалангистско-франкистских головорезов, несколько военных капелланов-итальянцев, в том числе и отлично говоривший по-русски падре Алажани, прошедший специальный курс обучения в «русской коллегии» Ватикана. Были в лагере и военные священники-немцы — католики и протестанты.
Почти все военнопленные держались первое время очень настороженно. Многократно повторяемые геббельсовские измышления об «ужасах советского плена» не могли не оставить следа в сознании этих людей. Хотя они уже около трех месяцев находились в руках советских властей, которые не только неукоснительно придерживались международных норм обращения с пленными, но и создали для военнопленных вполне благоприятные условия, — настороженность не проходила. Это чувство неустанно подогревали активные фашисты, которых немало было среди военнопленных, все новыми и новыми провокационными слухами о каких-то «особых мероприятиях», якобы намеченных советскими органами.
Недоверие и настороженность пленных предстояло преодолеть. Эту задачу решали наши политработники. Среди них было немало интересных, ярких, способных людей. Коммунисты, обладавшие знаниями историка, выдержкой бойца и талантом пропагандиста, они трудились неустанно. Мы, молодые офицеры, наблюдая за работой наших старших товарищей, испытывали искреннее восхищение их мастерством.
В антифашистской школе в Красногорске я слушал убедительные, отлично аргументированные лекции Д. П. Шевлягина, хорошо говорившего по-итальянски. Среди военнопленных итальянцев с успехом работал майор П. П. Прокуронов, Он досконально знал язык, прошлое и современность Италии, ее культуру и искусство.
Настоящие мастера своего дела работали в Суздальском лагере. Об одном из них хочется рассказать подробнее.
Военнопленные генералы и офицеры вермахта часто и подолгу вели разговор с пожилым невысоким человеком в штатском, уважительно называя его «герр профессор». Это был профессор Арнольд — советский историк Абрам Яковлевич Гуральский. С ним меня на протяжении ряда лет объединяла дружба, несмотря на большую разницу в возрасте — я был моложе его почти на тридцать лет.
Это был необычный человек. Он обладал огромной эрудицией и в полном смысле слова энциклопедическим знанием мира: бывал в Уругвае и Боливии, в Аргентине и Канаде, во Франции и Германии, во многих других странах. В качестве представителя Исполкома Коминтерна А. Я. Гуральский оказывал помощь молодым компартиям. Ему приходилось работать вместе с виднейшими деятелями международного коммунистического и рабочего движения. Он хорошо знал Пальмиро Тольятти и Жака Дюкло, Эрнста Тельмана и Долорес Ибаррури, Георгия Димитрова и Хосе Диаса. Несколько раз встречался с В. И. Лениным.