А. Я. Гуральский прошел сложный путь. В юности вступил в социал-демократическую партию. За многие десятилетия политической деятельности был и бундовцем, и примиренцем, и «левым коммунистом», и троцкистом. Под именем Августа Клейне работал в Компартии Германии, участвовал в Гамбургском восстании. С 1923 года на протяжении нескольких лет был членом ЦК КПГ, делегатом ряда конгрессов Коминтерна от КПГ.
В предвоенную пору ушел в научную работу, был старшим научным сотрудником Института истории АН СССР. Когда началась война, Гуральский просился на фронт, но был болен, уже в годах, и ему отказали. Тогда Абрам Яковлевич начал читать перед военнопленными доклады и лекции на антифашистские темы.
Профессор Арнольд знал французский, польский, испанский, итальянский, португальский. По-немецки говорил как интеллигентный немец. Кстати, многие пленные считали его советским немцем.
Профессор Арнольд беседовал почти со всеми немецкими генералами и старшими офицерами, находившимися в Суздале.
— Слова советского профессора засели у меня в душе, как заноза, — вспоминает полковник Адам. — Я пытался ее вытащить, но заноза не поддавалась, она вонзалась все глубже. Затронутые вопросы волновали меня днем и ночью…
Хорошо помню, как после бесед с Арнольдом теряли покой и начинали мучительно метаться в сомнениях надменные гитлеровские генералы и полковники. О профессоре Арнольде до сих пор пишут западногерманские историки и мемуаристы. Так, Бодо Шойриг называет его «опасным большевистским пропагандистом высшего ранга», знатоком марксизма и эрудитом.
После войны А. Я. Гуральский вернулся к научной работе — он завершил большую монографию по истории Франции — плод многолетнего труда, преподавал на историческом факультете Московского университета.
В 1952 году он был арестован по клеветническому обвинению «во враждебной деятельности», в связях с С. А. Лозовским и Еврейским антифашистским комитетом, который был объявлен «шпионско-диверсионной агентурой».
История ареста А. Я. Гуральского необычна. Вот как Абрам Яковлевич рассказывал о ней в далеком сибирском лагпункте.
— В капиталистических странах, кажется, нет тюрьмы, в какой бы я не сидел как коммунист… И вот угодил в свою… Сам полез в ящик Пандорры!.. Принес в МГБ, во второе управление, реляцию. Как полагаете, на кого?.. На Берию! Клянусь жизнью!.. Написал, что его окружение враждебно партии и народу… У вас, мол, здесь свили гнездо иностранные шпионы!.. Меня, конечно, сочли за умалишенного. «Кто вы, Гуральский?» Говорю: «Старший научный сотрудник Института Истории Академии наук, в партию вступил, когда вас еще на свете не было». — «Вы понимаете, в какую историю лезете?» Я сказал, что да, вполне. Большевики, мол, когда идут в бой, то знают, за что!.. Ну, меня тут же и оформили… Все я потерял, кроме чести. Но увидите, был прав! Наступает, по выражению Ленина, время срывания всех и всяческих масок[85].
В тяжелых условиях лагеря Гуральский сохранил верность делу Ленина, оптимизм, энергию. В 1954 году он был освобожден и реабилитирован, вернулся в Москву и через несколько дней умер от болезни печени.
Но вернемся в Суздальский лагерь для военнопленных. Большинство его работников — это кадровые офицеры пограничных и внутренних войск, армейские политработники. Интеллигенты-гуманитарии — преподаватели, научные сотрудники, журналисты, сотрудники дипломатического и внешнеторгового ведомства были в меньшинстве. Они, как правило, знали иностранные языки, историю и культуру той или иной страны. И поэтому быстро входили в контакт с военнопленными.
Однако специалисты-гуманитарии занимали обычно подчиненные кадровым военным должности и вынуждены были согласовывать с ними каждый шаг и каждое слово, что сильно затрудняло работу, снижало ее оперативность. И это в то время, когда работа с военнопленными была чрезвычайно важным боевым участком.
В плен попадало немало носителей важной информации — военной (стратегической и тактической), политической, экономической, технической. Среди них были люди, еще вчера работавшие в генеральном штабе, министерстве иностранных дел, в гестапо и СД, на военных заводах и в государственном аппарате, но в силу самых разных обстоятельств оказавшиеся на фронте, а затем и в плену. Изучение этих пленных и их связей, получение, проверка и обработка информации составляли первостепенную задачу политической и военно-стратегической разведки. Успешно выполнять ее могли люди, имеющие необходимый уровень компетентности и интеллекта.