Чтобы предложить в Вене эту хитроумную и двусмысленную комбинацию, нужно было действовать крайне осторожно, так как трудно было с достоверностью определить, как далеко зашла дружба между Францией и Австрией. Если Австрия уже не располагала собой, то всякое исходящее из Петербурга, ясно высказанное предложение подвергалось опасности; оно могло быть передано в Париж, и, без всякой пользы для дела, скомпрометировало бы Россию. Следовательно, необходимо было объясняться только полусловами и намеками.
Из особой предосторожности Александр не захотел пользоваться в этом деле услугами своего естественного посредника с Австрией, т. е., аккредитованного при ней посла, а нашел нужным назначить, рядом с графом Шуваловым, особого тайного посланника. Такие параллельные посланники всегда были в обычае и в духе русской дипломатии. В ее распоряжении был один из самых искусных ее деятелей – Давид Алопеус, недавно занимавший место посланника в Стокгольме. “Нельзя отрицать, – писал о нем один французский дипломат, – что это умный и талантливый человек, но далеко не сторонник Франции, если только он не изменился в течение последних шести лет”.[448] Официально Александр назначил его посланником в Неаполь к королю Мюрату, шурину Наполеона. На пути из Петербурга в Италию Алопеус должен был проехать через Вену. Там он должен был остановиться, устроиться на жительство, избегать, под предлогами частного характера, отправляться на свой пост и на полпути найти конечный пункт своего путешествия. В Вене он должен познакомиться с обществом, посещать салоны, присматриваться к настроению умов, выведывать мнения правительственных лиц, и, если его заигрывания не будут дурно приняты, серьезно приступить к возложенным на него переговорам. Для руководства, что и как говорить, ему была вручена пространная инструкция. Составление ее Александр мог доверить канцлеру Румянцеву, так как между государем и министром не было разногласия по вопросу о необходимости и немедленной попытке привлечь Австрию на свою сторону. Усердие Румянцева увенчалось созданием образца искусства. Это было кружево из тонких намеков и загадок, дававших людям, которых нужно было заманить в сети, возможность предугадывать самые заманчивые перспективы, не выдавая им при этом ни одного обещания, которым она могли бы злоупотребить.[449]
Трудно придумать более искусное вступление. Чтобы заручиться благосклонностью Австрии, русский кабинет воспользовался событием, которое, очевидно должно было перетянуть Австрию на сторону Франции. Он намекнул на брак и рассуждал так. Император всегда питал глубокую симпатию к своему австрийскому брату. В последние годы явилось обстоятельство, препятствовавшее ему следовать влечению своего сердца, ибо Австрия упорствовала в своей непримиримой враждебности к Франции, тогда как он в Тильзите вступил на диаметрально противоположный путь. Сделавшись союзником Франции, император Александр не мог оставаться другом ее врагов. В настоящее время, когда счастливое событие улучшило отношения между Парижем и Веной, препятствие к сближению Австрии с Россией отпадает само собой, и царь может отдаться своей симпатии к Австрии, что вполне совместимо с другими его связями. Вот почему он искренне радуется браку. “Человек менее справедливый, чем Его Величество, быть может, испугался бы его последствий и почувствовал бы некоторую зависть. Его Величество не впадает в подобную ошибку; напротив, он находит, что брак способствует сближению с двором, на разлуку с которым он смотрел о сожалением, и отныне его цель – сохранить наитеснейший союз с императором французов и параллельно установить наитеснейшую дружбу с австрийским императором”.
В этом искусно рассчитанном сопоставлении терминов, в этой подчеркиваемой разнице в выражениях, употребленных для характеристики отношений, которые нужно поддерживать с Францией и завязать с Австрией, ясно проглядывает истинная цель инструкции. В ней ясно видно желание резко обозначить разницу, которую следует делать между еще обязательным союзом и всегдашней симпатией. Вся суть в том, чтобы убедить Австрию, что отныне у императора Алекcандра дружба будет стоять выше союза и непременнo переживет его. Спрашивается, отчего бы и императору Францу не взять за образец подобное поведение? В данный момент он безусловно нашел бы в нем залог безопасности, а в будущем – громадные выгоды.
Само собой разумеется, что, когда Россия выражает намерение держаться системы Тильзита, она говорит о настоящем и не связывает себя на будущее время. Нельзя допустить, чтобы и Австрия считала окончательным то положение, в какое поставили ее последние договоры; чтобы она мирилась с мыслью навеки быть исключенной из Германии, выброшенной из Италии, отделенной от моря, заключенной в тесных границах, начертанных ей шпагой победителя. Вернуть, по крайней мере, некоторые из своих провинций – такова должна быть ее тайная, но неизменная цель. Но вернуть себе часть утраченного, не подвергая себя новым случайностям и риску войны она может только благодаря доброжелательству России. В случае осложнений в Европе, – конечно, при условии, что император Александр будет ею доволен, – он не забудет о ней в возможных в будущем разверстках чужих владений, и будет считаться с ее желаниями, которые предугадывает и одобряет. “Все соображения австрийских государственных людей, – говорится в инструкции, – могут быть построены только на единственной основе: дать отдохнуть монархии от недавней бедственной войны, возвратить час утраченного могущества не новой пробой силы своего оружия, а путем переговоров, которые будут следствием общего согласия. В этих устоях будущей политики венского кабинета Его Величество не находит ничего такого, что не отвечало бы его интересам”.
Мало-помалу автор инструкции расширяет свои предложения. Предусматривая вполне естественное предложение, что Австрия когда-нибудь решится на более деятельную роль, точнее выражаясь, на политику реванша, он открывает вожделениям австрийского дома целиком весь центр Европы. Вот что несомненно и во что в Вене должны хорошенько вдуматься: для России нет никакой выгоды не только помогать Франции удерживать ее завоевания, предоставлять ей царствовать над Италией и оказывать давление на Германию, но даже оберегать ее естественные границы. Австрия может вновь занять и прочно основаться в областях, которые присвоил себе ненасытный народ. Ее восточный сосед не найдет в этом ничего предосудительного.
448
Депеша Бургуэна, посланника в Дрездене 20 мая 1810 г. Archives des affaires étrangères, Saxe, 79.
449
Этот документ находится в архивах С.-Петербурга, откуда мы и получили его. Мартенс упоминает о нем в своем Recueil desraitès de la Russie aves l'Autrichl, II, 35; документ помечен 31 марта 1810 г.