Буш, при поддержке Гитлера и фон Рунштедта, потребовал от Фитингофа приложить все усилия к тому, чтобы в кратчайшие сроки захватить побережье Кента. Корпусу была также поставлена задача продвинуться в сторону Лондона — насколько это позволит сопротивление противника.
Как уже указывалось, 9-я танковая дивизия была остановлена лишь в окрестностях Кентербери. Преградой ее продвижению могла стать только 3-я бронетанковая бригада. События, происходившие двумя месяцами раньше во Франции, повторились на английской земле: пехотные подразделения без противотанковых орудий не могли противостоять танкам и терпели поражение — иногда буквально в течение нескольких минут.
Гарнизон Айл-оф-Тенет отступил, как только пал Кентербери. Попытка отстоять аэродром Мэнстона также оказалась безрезультатной. На другом конце плацдарма 17-я пехотная дивизия захватила аэродром Лимпна и вместе с 7-й воздушно-десантной дивизией двинулись на Рай и Эшфорд. То и дело английские танки “матильда” служили причиной остановок в пути, но танки Pz.III и, особенно, 88-мм орудия помогали продолжить движение. В целом, немцы наступали с той скоростью, какую запланировали. Они безо всякого труда разбили арьергарды, прикрывавшие отступление 45-й и 1-й лондонской дивизий.
Когда Буш получил сообщения о решительном наступлении своих войск, об отступлении английских линкоров и улучшении[395] поставок продовольствия, его самоуверенность достигла максимума. “Теперь, — заявил он, — мы можем и должны пойти на еще больший риск. Забудьте о необходимости создавать запасы продовольствия. Нам надо ввести в сражение максимальное количество подразделений”[396]. 17 числа, на четвертые сутки операции, он перенес свой штаб в Дуврский замок. Там Буш получил известие о том, что, начиная со следующего дня, первая эскадрилья Bf.109 будет базироваться на аэродроме Хоукинга. Горючее для самолетов уже было доставлено из Дувра.
Итак, катастрофа, которой опасался Айронсайд, свершилась. Когда немцы подошли к Эшфорду и Февершему, региональный комиссар Геддс сообщил Торну, что местные власти не выдерживают напряжения: никакие законы в Кенте отныне не соблюдаются, подвоза продовольствия нет, имеющиеся скудные запасы никто не распределяет, и до прихода немцев каждый может полагаться в этом только на самого себя.
Бомбардировщики “дорнье” и “хейнкель” уже свободно долетали до Ротхема; Айронсайду и Торну пришлось признать, что этот бастион “Линии Генерального штаба”, укомплектованный новозеландцами и канадцами, держится только на противотанковых орудиях и боевом духе его защитников и может скоро пасть. Генералы видели толпы удрученных беженцев, загромождающих дороги, полиция была бессильна остановить это столпотворение. Хаос, царящий на транспортных магистралях, препятствовал быстрому маневру силами в зоне вторжения.
Несмотря на очевидную опасность, грозящую Восточной Англии, Черчилль и высшее командование приняли, наконец, решение игнорировать ее и сосредоточить все силы против уже имеющегося неприятельского плацдарма. Независимо от того, произойдет новая высадка противника или нет, резервы будут брошены на удержание “Линии Генерального штаба”.
Для немцев захват Кента был сбывшейся мечтой, которую омрачали только разбросанные мелкими группами по всему краю[397] остатки английских войск да партизаны, которые часто носили на рукавах повязки с непонятной надписью “добровольный дружинник”. Неповиновение и молчаливый протест населения были приняты наступающими как должное. Умудренные опытом боев в Европе, некоторые немецкие командиры противились уничтожению партизан и грабежу деревень. Они знали, что акты насилия и мародерства вызовут всеобщую ненависть, которая никогда не забудется и отольется немцам при всяком исходе войны. Но молодые офицеры почти всегда прибегали к строгим и даже жестоким мерам, когда гражданское население в чем-то нарушало их планы. События тех дней прекрасно иллюстрирует история с мэром Дувра Джимми Кернсом.
Кернс одно время работал прорабом-строителем в доках Гулля. Оставшись на своем посту после прихода немцев, он реже других применял силу. Когда немецкий комендант в Дувре потребовал от него возобновить работу порта, Кернс наотрез отказался и публично заявил, что будет сотрудничать с немцами только в том, что касается обеспечения нормальной жизни города. В результате первый же эмиссар гестапо, прибывший в Дувр, решил наказать нелояльного мэра в назидание другим. Арестовав Кернса как соучастника убийства немецкого солдата, захватчики 18 июля расстреляли мэра и его сотрудников. Казнь была предана максимальной огласке. Без сомнения, кого-то из жителей Дувра таким образом удалось запугать, но гораздо большее число людей пришло в ярость. Ненависть к немцам усилилась во многих странах, в том числе — в США[398].[399]{8}
396
Интересно, в чем Буш видит риск такой операции? Как раз наоборот, решительное наступление является в его положении наименее рискованным вариантом. Впрочем, по сути, уже все равно, как будут играть стороны.
398
Очень странная история. Через Дувр проходили основные коммуникации германских войск на плацдарме. Кроме того, он располагался почти на линии фронта. В этих условиях город должен был находиться под юрисдикцией командования 16-й армии, соответственно, утвердить смертный приговор Кернсу должен был Буш. Гестапо могло бы свободно действовать в прифронтовой полосе, только если бы Гитлер формальным приказом, обязательным для военного командования, возложил на РСХА ответственность за осуществление “специальных акций” на британской территории. (Это было сделано, например, перед “Барбароссой”.)
Что касается Буша, то он, надо думать, использовал бы обычную немецкую практику: захват заложников из гражданского населения и их расстрел в ответ на любые террористические акты в городе. Но никак не публичные казни по бессмысленному обвинению в “нелояльности”.