На самом деле, для ивритской литературы Возрождения, наряду с декларативной верностью романтизму и реализму, характерна частичная, в известном смысле замаскированная, открытость художественному модернизму своего времени. Эта частичная замаскированность объясняется, главным образом, тем, что основные положения модернизма противоречили идее национального возрождения. Направления, превалирующие в европейской литературе конца девятнадцатого века — декадентство, импрессионизм и символизм, — выражали протест против веры в значение социальной и национальной принадлежности в жизни личности. Такая вера была принята в девятнадцатом веке как среди романтических, так и среди реалистических авторов. Может ли литература национального возрождения существовать без такой веры? Естественно, что в ивритской литературе рубежа веков — как и в других второстепенных европейских литературах — украинской, чешской, румынской, болгарской — возник конфликт между национальной идеологией и новейшими художественными влияниями, в том числе и декадентством.
Неспособность критиков и литературоведов различить декадентские основы в литературе Возрождения объяснялась, прежде всего, тем, что ивритские литературоведы, как и их европейские собратья, воспринимали слово «декаданс» как ругательство и видели в декадентстве проявление культурного упадка, морального разложения и «болезненности». Достижения литературы Возрождения (и особенно поэзии Бялика) приписывались разным течениям, считавшимся ценными в глазах того или иного критика и его современников (классицизм, реализм, романтизм). Проблема заключалась также в типологическом, неисторическом, слишком широком и расплывчатом использовании понятий, связанных с различными движениями и течениями европейской литературы.
По отношению к европейской литературе конца девятнадцатого века литературная критика применяла одновременно два понятия — романтизм и неоромантизм. Особенно это было характерно для критиков, пытавшихся поддержать новейшие течения и защитить их от нападок. Понятия «романтизм» и «неоромантизм» были приняты, главным образом, в Германии, отличавшейся давней и богатой романтической традицией. В России эти понятия выражали, на первом этапе, пренебрежение к ценности и опасности новейших течений, а позднее — признание общеевропейского и христианского характера символизма.[17] На фоне мощной реалистической традиции в России, новые течения, отрицавшие социальную и моральную роль творца, воспринимались как романтический бунт, тогда как лозунг философского «идеализма» отождествлялся с якобы «романтическими» философиями Шопенгауэра и Ницше. Этот лозунг был сформулирован, кроме прочих, Акимом Волынским (псевдоним Акима Флексера), начавшим свою карьеру в качестве корреспондента и редактора еврейской прессы в России, а в конце 80-х годов девятнадцатого века возглавившим редакцию альманаха Северный вестник — главной сцены русских декадентов и символистов первого поколения. В этом альманахе Волынский опубликовал серию эссе под названием «Борьба за идеализм», вышедшую в 1900 году отдельной книгой.
17
Гоффман,