Ich sah des Ruhmes heil'ge Kranze
Auf der gemeinen Stirn entweiht[123].
§ 643
Статья Хр. Як. Крауза «De paradoxo edi interdum ab nomine actiones voluntarias, ipso non invito solum, verum adeo reluctante», 1781, находящаяся в пятом томе его «Разных сочинений», Кенигсберг, 1812, показывает, особенно в первом отделе, с. 513-520, — что до меня[124] решительно не умели ясно различать и обособлять друг от друга ощущение органов чувств, воззрение в рассудке, понятие разума, представителя понятий в фантазии, аффект и страсть в воле: Крауз намечает все это, но не попадает на верные различения и приходит к совершенно абсурдным положениям, как на с. 514: «intelligimus voces, пес tamen ideae iis significatae animo observantur» и с 515: «illud intelligere absque idea».
Лишь в этом смысле данная статья и представляет для меня интерес.
В том же томе, с. 253-283, мы находим очень сухое и плоское изложение этики стоицизма; вот подходящий пример к уяснению того, какое представление имели об этом еще незадолго до меня и как мало проникали в суть дела.
§ 644
В «Entwurf der nothwendigen Vernunftwahrheiten» вольфианца[125] Хр. А. Крузия, 1745, 4 изд., 1766, — очерк, который представляет собою законченную метафизику, встречаются две истины, которые не были услышаны и которые я должен был открыть во второй раз[126]:
1) Что есть некое «экзистенциальное основание», отличное от причины, которая всегда касается возникновения, наприм., Z треугольника, А, поскольку они определяют стороны; согласно этому, он делит основания на идеальные и реальные, а последние — на причины в собственном смысле и экзистенциальные основания.
(Entwurf der nothwendigen etc. S. 454.)
2) Что самое высокое и самое существенное в человеке совсем не рассудок, а воля: рассудок, по его мнению, существует только ради воли — и все это обстоятельно изложено, и приведены доказательства. В самом деле, очень интересно, что из всех философов всех времен Крузий — единственный, который до меня в известной степени познал эту великую истину. Все же другие говорят все время о духе, или о душе, или о я как о чем-то неделимом, неразложимом; поэтому и кажется всегда странным, что пантеисты из них приписывают этот дух или душу растениям или даже существам неорганическим, у которых отсутствие познания очевидно. Иначе будет обстоять дело, если мы выделим волю. Разложение духа или я на две совершенно различные части: на нечто первичное, существенное, волю, и нечто вторичное, интеллект, — является основным принципом и основной заслугой моей философии и основным отличием ее от всех остальных.
§ 645
Вольфианец Андрей Рюдигер так проникся мыслью о явном полном различии познания от хотения, что принимает для обоих в человеке две совершенно различные субстанции, и согласно этому человек, по его мнению, состоит из трех частей: mens, anima et corpus. Anima он называет по преимуществу волю, mens — интеллект. Animae, или воле, он приписывает не только мускульное движение, но и формацию плода (как Сталь), затем — все то, что в человеке и животных представляет инстинкт, всякий дар предвидения, причем последний он понимает под именем sensus veritatis in voluntate.
(См. его lib. IV, de sensu veri et f aisi, dissertatio prooemi-alis, и phisica divina lib. I, c.4.)
Рюдигер был современником Сталя; поэтому и трудно решить, у кого первого появилась эта мысль: anima struit corpus.
§ 646
Фихте и Шеллинг заключаются во мне, но я не в них, т.е. то немногое истинное, что есть в их учениях, находится в том, что сказал я.
§ 647
По поводу оспариваемой новизны основных мыслей, на последней странице Principes de philosophie zooloque Жоффруа Сент-Плера имеется одно верное и превосходное место, которое следует сравнить с Пролегоменами Канта, р. 32.
§ 648
Что представляет собою величайшее наслаждение, какое только возможно для человека? — «Интуитивное познание истины». — Правильность этого ответа не возбуждает ни малейшего сомнения.
§ 649
My greatest enjoyments are those of my own mind to wich, for me, no others are comparable, whatever they might be. Therefore if I possess myself. I have every thing, having the main-point: but if I do not possess myself, I have nothing, whatever other things I might possess.
Hor. epist. 1.10.10, p. 243.
It is far otherwise with ordinary men: they borrow their enjoyments from without, and are rich or poor according to their share of them. Consequently my main-object in life must always be the free possession of myself, implying free leisure, health, tranquillity of mind and those comforts I am accustomed to, and the lack of which would disturb me. It is clear that all this might be equally impaired by the possession of too many exterior things, as by having too little of them. Ilor. ibid. v. 11. 12. A certain instinct rather than distinct notions of all this, and my good genius, have always led me to pursue and conserve that free possession of myself, and to care little for all the rest. — But now I must do with the full consciousness befitting my age, what heretofore I did by mere instinct.[127]
Conf. Τη Σαλώμη ο κύριος πυνθανομενη, μέχρι ποτέ, p. 11.
§ 650
Моей величайшей славой было бы, если бы обо мне когда-нибудь сказали, что я решил ту загадку, которую загадал Кант.
§ 651
Жизнь идет быстро, а ваше понимание медлительно; поэтому я не дождусь моей славы и не получу моей награды.
§ 652
Что гарантирует мне подлинность, а с нею и непроходимость моего философского учения, это — то, что я вовсе его не сделал, а оно сделалось само. Оно возникло во мне безо всякой помощи с моей стороны, в моменты, когда всякое хотение во мне как бы погружалось в глубокий сон и когда интеллект, освобожденный от своего господина и потому незанятый, отдавался самому себе, воспринимал интуиции реального мира и ставил их в параллель с мышлением, точно играя соединял их вместе, причем воля моя даже нисколько не касалась этого дела, и все происходило безо всякого с моей стороны содействия, совершенно само собой. А вместе с хотением исчезала и уничтожалась также и всякая индивидуальность; поэтому мой индивидуум совсем не участвовал в этом процессе, а это была сама интуиция, чистая и сама по себе, т.е. чисто объективное воззрение или сам объективный мир, который в чистой форме и сам собой претворялся в понятия. Интуиция и понятие — обе избрали мою голову ареной для этой операции, потому что голова моя была пригодна для такой цели. Что исходило не от индивидуума, то и принадлежит не одному индивидууму: оно принадлежит только познаваемому и только познающему миру, только интеллекту, а этот последний по своим свойствам (но не по степени) — один и тот же во всех индивидуумах; следовательно, все это должно встретить когда-нибудь себе признание у всех индивидуумов.
Пользуясь этим случаем, я добавлю, что из отсутствия известной истины у какого-нибудь ученого и толкового писателя-специалиста можно с достаточной уверенностью заключить, что она вообще еще не высказана; ибо как бы там ни было, а все истинное встречает тотчас же значительный отголосок, так что стоит истину услышать, как нельзя уже удержаться, чтобы о ней при подходящем случае не упомянуть хотя бы как о гипотезе.
Или, правильнее, — противника Вольфа.
С. A. Crusius, diss. de usu et limitibus rationis sufficientis, 1752;
по-немецки — 1766. — С. A. Crusius «Weg zur Gewissheit und Zuverassigkeit der menschlichen Erkenntnisz» (Логика), 1747.
Мои величайшие радости — это те, которые идут из моей же души, и для меня ничто другое не может с ними сравниться. Поэтому, коль скоро я обладаю самим собою, я имею все, ибо у меня есть главное; если же я не обладаю собою, я не имею ничего, сколько бы других вещей ни было в моем обладании.
Далеко не так обстоит дело с заурядными людьми: они берут свои радости извне, и они богаты или бедны, смотря по тому, сколько таких радостей выпадает на их долю. Итак, главное в жизни — это всегда было для меня свободное обладание самим собою, включая сюда свободный досуг, здоровье, спокойствие духа и те удобства, к которым я привык и отсутствие которых меня бы расстроило. Ясно, что все эти блага одинаково могут быть уничтожены и тогда, когда мы обладаем очень многими внешними вещами, и тогда, когда у нас их очень мало. Скорее известный инстинкт, чем ясное понимание всего этого, а также мой добрый гений всегда побуждали меня осуществлять и блюсти это свободное обладание самим собою и очень мало заботиться обо всем остальном.
Но то, что раньше я делал чисто инстинктивно, теперь я должен делать с полным сознанием, приличествующим моему возрасту (англ.).