А что получит он сам, Воронов-Вронский? Пулю в лоб или орден из рук Деникина? А потом? - если все-таки уцелеет - когда падут красные? Опять в театр? Или добиваться высокой должности елецкого городского головы? Выставлять свою кандидатуру в Учредительное собрание? Какая мерзость! Да и куда они тебя выберут, куда выставят, пусть и герой восстания и жертвовал собою ради их блага! Предпочтут своих, надежных.
Вероятно, профессиональные разведчики и деятели ОСВАГА[6] тоже не совсем ясно представляли себе, чего ради старается бывший штабс-капитан, а ныне актер-режиссер Воронов-Вронский. Однако упускать такие возможности не принято. И вскоре в Елец прибыл для проверки связной, сотрудник отдела Наробраза из Орла. По-видимому, Воронов-Вронский произвел на него благоприятное впечатление, потому что за первым появился второй, уже с «той стороны», из-за линии фронта. Передал инструкции, указал в Орле и в Воронеже явки, доставил немного денег. Воронов-Вронский сообщил ему сведения о проходивших через Елец воинских эшелонах. Человек поморщился - сведения были жалкие. Условились о дальнейших встречах.
Хотя эти два визита сильно подняли авторитет Воронова-Вронского в глазах «посвященных», сам он был недоволен. И в отношении денег рассчитывал на большую щедрость и чувствовал, что увязает, играет не свою игру. Азарт, с которым он ее начинал, улетучивался пугающе быстро.
Вот тут и появился со своим сообщением Костин. Воронов-Вронский сразу понял: наконец! Это уже что-то. Идея обретала плоть. Можно передать Деникину: все, чего вы хотели, будет. Зерно, хлеб, капиталы - будут. Елецкая республика становилась на ноги. Мощный источник твердой валюты бил из ее земли. Оазис среди бесчинств гражданской войны. Он нужен белым так же, как и красным. Вы воюйте, мы будем торговать с Лондоном. Вы нуждаетесь в нас, обходите нас стороной. Господин Великий Новгород возродился. Правда, требуется железная власть. Республиканские теории все-таки вздор. Единоличная военная диктатура. Воронов-Вронский верил только в нее. Жесткость, твердость, ничем иным мужиков в повиновении не удержишь, республика развалится.
И организация делалась целесообразной. Уже не глупая романтическая мечта о свержении красных - несколько господ офицеров возжелали произвести военный переворот - наоборот, трезвый практический расчет, здоровая финансовая политика. Эти люди знают, чего хотят. Хлеб основа жизни, хлеб начало начал.
До того, как идти к Силантьеву, он сообщил о замысле своему знакомому в штаб ВСЮР. Эффект превысил все ожидания. Лондонский поверенный тоже, очевидно, не сидел без дела, и через английских офицеров, прикомандированных к Донской армии, сам искал, как вновь связаться с Силантьевым. Хлеб нужен всем. Понятно, что наступающая армия вынуждена будет конфисковать некоторый его запас, однако валюта ей не менее важна, поэтому вариант Воронова-Вронского годился как нельзя лучше. Прибывший вновь лазутчик привез детальную разработку контрактов с Англией. Люди из штаба ВСЮР выказывали заинтересованность в проведении акции. Вплоть до того, что подбросили изрядную сумму в поощрение.
Неожиданно встал на дыбы сам Силантьев, который до того относился к проекту организации благожелательно. Он - патриот! Голодные дети в Питере и Москве останутся без хлеба, а он будет продавать его англичанам? Не бывать этому! Деникинской армии он поможет, но сплавлять урожай за границу, когда в России умирают люди - ни за что. Русский человек на такое не способен. Пусть он купец, барышник, но у него свои понятия.
Воронов-Вронский пробовал его образумить.
- Вы играете на руку Ленину.
- Нет, я хочу, чтобы Деникин вошел в Москву. Я жду его победы. Но и тогда народ в Москве должен что-нибудь есть. А если мы продадим хлеб чужеземцам...
- Помилуйте, каким чужеземцам! Мы за это получим деньги, на которые сможем купить все, что пожелаем, для того же русского народа.
- Мы сейчас имеем право торговать всем, кроме хлеба!
Вишь, какая трепетная душа русского купчины. Ревнитель о благе отечества. Кто бы мог подумать...
Воронов-Вронский попытался воздействовать на. него через Елизавету, но той дурманили голову народовольческие миражи.
Воронов-Вронский с Костиным надеялись, что это силантьевское наваждение скоро пройдет. Не тут-то было! Купец заартачился. Никакие доводы не могли сдвинуть его с места. Жажда наживы, казалось, умерла в нем. Заговорщики кинулись к Малову. Тот по-прежнему изображал скромного труженика, который и помыслить не способен перечить господской воле. Давать советы Сидантьеву - никогда! Воронова-Вронского и самого мучила мысль: Силантьев лучше соображает в таких вещах. Если он не идет на сделку, значит на это есть веские основания. Но какие? Сколько Воронов-Вронский и Костин ни ломали голову, ничего путного придумать не удавалось.