– Шаогун! – укоризненно сказала Фэнсянь, появившаяся вместе с Мэйлань в самый ответственный момент.
Мальчуган повернул голову на голос матери и в третий раз сказал «Ба!» с чувством глубокого удовлетворения.
Цзинь засмеялась и поставила его на пол. Он моментально исчез.
– У меня самой трое детей, – сказала Цзинь, с удовольствием оглядывая округлившийся живот Фэнсянь, заметный даже под ченсам[7], – так что это мне хорошо знакомо. Здравствуй, Фэнсянь! Как я рада тебя видеть!
– Здравствуй, Цзинь! Я тоже рада. Проходи. Ты голодна?
– Спасибо, нет.
– Тогда будем пить чай. Мэйлань, займись.
Девушка кивнула и ушла. Хозяйка и гостья прошли в гостиную. Фэнсянь усадила Цзинь на диван. Села и сама, сложив руки на животе. Помолчав для приличия, спросила:
– Есть весточка от Сяосуна?
– Весточки нет, – покачала головой Цзинь, – но я знаю, что он обещал приехать к родам.
– Сяосун приедет, он всегда выполняет обещания. Но я так соскучилась!
– Что делать, дорогая! Мой Чаншунь тоже далеко, и я очень скучаю. Уж такие у нас мужья беспокойные.
– Это время беспокойное.
– Сестра у тебя очень красивая, – сказала Цзинь, наблюдая, как порхает из кухни в гостиную девушка в белом ципао. – Сколько ей – лет пятнадцать?
– Уже семнадцать, – вздохнула Фэнсянь. – Замуж пора.
– И жених есть?
– Какой жених! И слышать об этом не хочет. В университет собирается, на филологическое отделение.
– Надо же! – удивилась Цзинь. – Мой Сяопин туда же поступает.
– Замечательно! – обрадовалась Фэнсянь. – А где жить будет?
– Не знаю, – неуверенно сказала Цзинь. – Наверное, в общежитии. Забыла спросить у Дачжао, есть ли у них общежитие.
– А зачем ему общежитие? Пусть живёт у нас, комната лишняя имеется. Будут вместе с Мэй на лекции ходить. Мэй, ты слышала? Сяопин, сын тётушки Цзинь, тоже в университет поступает, на ваше отделение. Я приглашаю его жить у нас. Ты не против?
Мэйлань с чайным подносом в руках замерла в дверях кухни. Фэнсянь и Цзинь с любопытством глянули на неё.
– Интересно, – протянула девушка. – А он красивый?
– Думаю, тебе понравится, – засмеялась Цзинь.
6
Наклонив упрямо лысую лобастую голову, что означало глубокое обдумывание важной мысли, Владимир Ильич Ульянов мерил вдоль и поперёк маленькую столовую своей неуютной двухкомнатной квартирки в Кавалерском корпусе Московского Кремля. Он уже выпил скверного чая с ржаными сухариками – обычный завтрак председателя Совета народных комиссаров республики после спешного переезда верховной власти большевиков из Петрограда в Москву. До начала заседания Совнаркома оставалось пятнадцать минут и следовало освежить в памяти вступительное слово: оно должно было задать тон в обсуждении архиважного вопроса – необходимости жесточайшего красного террора.
Владимир Ильич был взбешён: накануне ему положили на стол докладную записку некоего Алексея Боброва о том, что в Нижнем Новгороде проститутки спаивают солдат, бывших офицеров и мобилизованных в Красную Армию, и можно предположить, что готовится белогвардейский мятеж. Ещё не остыла память о левоэсеровском мятеже в Москве, о белогвардейских кровавых выступлениях в Ярославле и Астрахани, не дают спать донесения о начале интервенции Антанты на Севере и Дальнем Востоке, о развязанном белыми терроре в Поволжье, Приморье, на Кавказе и вот снова – угроза из Нижнего Новгорода!
– Стр-релять! – почти зарычал предсовнаркома. Правда из-за природной картавости полноценного рычания не получилось, что обозлило его ещё больше. – Беспощадно расстреливать и расстреливать!
Надежда Константиновна, до того невозмутимо продолжавшая пить чай, размачивая сухари в кипятке, поинтересовалась:
– Кого это, Володя, ты собрался расстреливать на этот раз?
Владимир Ильич резко остановился, словно налетел на препятствие:
– Кого?!! Наденька, ты своим благодушием меня удивляешь. Кого! Проституток, попов, буржуев, дворян, офицеров… Всю эту белогвардейскую сволочь!
– Мы с тобой – тоже из дворян. И офицеры есть – из народа, из крестьян. А проститутки тут вообще ни при чём. Так что разбираться надо.
– Некогда нам разбираться, Наденька! Если мы с каждым будем разбираться, нас раздавят, уничтожат! Чтобы революция выстояла, мы должны быть беспощадны! Безжалостны! На каждый их удар отвечать десятью нашими! А если понадобится, то и двадцатью, и тридцатью!
– Вряд ли русский сможет безжалостно убивать русского. У русских милосердие в крови.