На следующий день я доставил корзинку владельцу магазина Хамису, тихому медлительному человеку, который принял ее с улыбкой и вежливо назвал меня по имени: Салим, худжамбо[21]! Ты пришел повидаться с папой. Я надеялся, что отца нет и я просто оставлю корзинку и уйду, но он был у себя, и Хамис позвал его, чтобы он забрал корзинку и поздоровался с сыном. Когда папа вышел, я смог только промямлить приветствие, не глядя ему в глаза. Он взял корзинку, поблагодарил меня и отдал вместо нее вчерашнюю, пустую. Это было как носить еду заключенному. Всякий раз, когда я приходил с полной корзинкой, отец оказывался дома и возвращал мне пустую, и так продолжалось годами. Постепенно я привык к этому ритуалу, и через пару месяцев мне уже не верилось, что раньше я боялся своего отца, в чьих глазах — по крайней мере, теперь, когда я научился в них смотреть, — можно было увидеть только обреченность и апатию.
В обмен на выброшенный из моей комнаты телевизор мать разрешила мне взять себе одну из отцовских коробок со старыми книгами — их у нас осталось несколько. Сама она не слишком любила читать, но была уверена, что мне это полезно. «Нет ничего важнее чтения», — говорила она, хотя позже, когда я сделался заядлым книгочеем, стала проповедовать умеренность. Выйдя ночью в уборную и заметив, что у меня еще горит свет, хотя до уроков в школе остаются считаные часы, она стучала в мою дверь и требовала немедленно его погасить. Лет в десять я впервые прочел книгу целиком, хотя в ней были одни только слова без единой картинки. Помню, что она называлась «Племена бури»; я нашел ее в одной из отцовских коробок, а рассказывалось в ней о людях, которые жили в лесах, горах и пещерах и восстали против своего лесного царя-тирана, потому что какой-то добрый англичанин приехал к ним и объяснил, какой у них отсталый и несправедливый царь. По зрелом размышлении я полагаю, что все это происходило где-нибудь в Азии, потому что там была прекрасная принцесса, а историй с прекрасными принцессами, обитающими в африканских джунглях, не бывает. Я не все в ней понял — отчасти потому, что некоторые слова были длинными и незнакомыми, а отчасти потому, что не мог уловить смысла происходящего, — но все равно прочитал ее от корки до корки. После этого я взялся за другую книгу, а потом за третью. На то, чтобы одолеть всю коробку, ушло много времени, хотя некоторые книги из нее я так и не прочел. Я обнаружил, что мне проще читать детективы, вестерны и сказки Шахерезады. Потом я отправился к матери за второй коробкой, и так продолжалось до тех пор, пока в мою комнату не переехали все пять.
Как-то я положил одну из книг в корзинку с едой для отца и в последующие месяцы и годы продолжал отдавать ему книги таким образом, предварительно начитавшись ими досыта. Некоторые я перечитывал по нескольку раз, прежде чем с ними расстаться, — в основном это были детективы и вестерны. «Всадников пурпурного мудреца»[22] я отнес отцу только после шестого прочтения, и то скрепя сердце. Некоторые я и вовсе оставил себе, потому что они мне никогда не надоедали: «Шахнаме» Фирдоуси, «Шекспира в рассказах для детей» Лэма и «Книгу тысяча и одной ночи». Сказка о бедном дровосеке и девушке, заточенной ифритом в подземелье, не выходила у меня из головы много лет: как он нашел ее, полюбил и хотел помочь ей сбежать, но ифрит поймал их и страшно отомстил. Когда я наконец принес корзинку прямо в комнату отца за магазином и он позволил мне немного с ним посидеть, я заметил все эти книги в ящике из-под фруктов, аккуратно выстроенные вверх корешками, — видно было, что отец ими очень дорожит.
Тем временем дядя Амир триумфально вернулся из Дублина. Он приехал со своей подругой тетей Ашей — она училась в школе-пансионе в Суффолке и только что сдала выпускные экзамены. Дочь нашего бывшего вице-президента, она стала подругой дяди Амира еще до его отъезда в Дублин. Там она навещала его несколько раз, и на каникулах они путешествовали вместе: Лондон, Париж, Мадрид. Сейчас они уже были помолвлены. Проблему с жильем на родине он решил — точнее, как сказала мать, решила его будущая жена. Дяде Амиру заранее сняли здесь квартиру, поскольку в старом доме для него и его пожитков, очевидно, не нашлось бы места. «Его новые родственники — большие люди», — с иронией пояснила мать, хотя это было правдой. День свадьбы приближался, и о том, чтобы новобрачные поселились в нашей дыре, даже речи быть не могло. Так, по мнению матери, рассуждали о нас члены этой могущественной семьи, однако я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь, кроме дяди Амира, называл наш дом этим словом. В любом случае молодые собирались прожить в съемной квартире совсем недолго, потому что вскоре после свадьбы дяде Амиру предстояло занять дипломатический пост. Он заезжал к нам каждые несколько дней, а однажды приехал за рулем новенькой белой «Тойоты-Короллы», принадлежащей тете Аше. В тот раз наша встреча не затянулась, так как ему пришлось оставить эту машину на порядочном расстоянии от дома и он боялся, как бы с ней чего-нибудь не случилось.