— Давно так у вас?
— А вот как Путилин ушёл в отставку, так сразу и началось.
— Иван Дмитриевич знает об этом?
— Конечно, знает — Виноградов всегда был его любимчик.
— И молчит?
— Молчит. Сам этим не занимался, когда был при должности, но Ивану Александровичу уже и тогда всё дозволялось.
— Понятно… Путилин при Трепове поднялся, поэтому так к этим делам равнодушно относится. Трепов за годы своего градоначальства украл три миллиона рублей — и ничего… Но вернёмся к Сашке-офицеру. Он-то квартирными кражами не занимается?
— Да, эта птица другого полёта. Но мне доподлинно стало известно, что в ночь с 28 февраля на 1 марта, когда умер Маков, Сашка уходил из камеры. По очередной записке Виноградова.
Благово стукнул себя кулаком по колену и не удержался, выругался:
— Скотина! Значит, инобытия[7] у Беклемишева нет?
— Нет. Не готов утверждать, что именно он застрелил Макова, но в камере его в ту ночь не было до самого утра.
Благово встал.
— Вы можете подать об этом рапорт?
Скиба тоже поднялся.
— Это невозможно! Сведения получены мною от сторожа секретных камер Панибратова. Проболтался… по пьяному делу. Но Панибратов хорошо прикормлен начальником отделения и письменных показаний, конечно, не даст. В каком виде я тогда предстану? Написал бездоказательную кляузу…
— А приставы? Они могут подтвердить факт денежных поборов со стороны Виноградова. Сколько можно это терпеть?
— Господа приставы сами дерут будь здоров! Если начнётся следствие, то выяснится, что они перетаскали в сыскное суммы, много превышающие их годовое жалование. Где они их взяли? Всё с тех же мазуриков. Нет, поднимать шум никому не выгодно. Меня сделают козлом отпущения и выкинут со службы, а после полицейской — сами знаете — никакой другой службы уже не найдёшь. Все шарахаются от нас, как чёрт от ладана.
— Я вас понял. Поищем другой путь. А пока вот что, Максим Вячеславович. Не желаете ли перевестись в Департамент государственной полиции? Имеется вакансия чиновника по особым поручениям шестого класса.
— Почту за честь, Павел Афанасьевич! А то уж никаких сил нет смотреть, что у нас в сыскном отделении творится, и ничего поделать не могу!
— Вот и договорились. Я сегодня же подам записку фон-Плеве о замещении должности; надо усилить кадром третье делопроизводство. И спасибо вам за важные сведения.
Глава 4
Рупейто-Дубяго и его колбасник
Выполняя поручение Благово, Лыков отправился на встречу с Демидовым, князем Сан-Донато. Адресат перехваченного Маковым письма жил в роскошном фамильном особняке на Сергиевской улице. Несметный богач оказался рыжим весноватым мужчиной средних лет с отёчным лицом и высокомерным взглядом.
Дабы беседа удалась, Алексей взял с собой коллежского советника Фланша, курировавшего в департаменте «Священную дружину». Фланш представил Лыкова князю и приказал ответить на все его вопросы, поскольку Алексей Николаевич выполняет высочайшее повеление. Демидов мигом утратил весь аристократизм.
— Князь, — сразу взял быка за рога Лыков, — кто такой Рупейто-Дубяго?
— Это бывший наш агент, брат восьмой степени. Кличка — Московский Баранчик.
— Странная какая кличка…
— Ну, это из представлений про Петрушку, вы же помните?
Лыков действительно вспомнил. Любимый герой уличного театра, наглый и дерзкий Петрушка, бил лакея, купца и даже полицейского. И вот, когда он уже совсем терял от безнаказанности чувство меры, из-за кулис появлялось загадочное могучее чудовище — Московский Баранчик — и сжирало негодяя.
— Зловещее получается прозвище. Он что, за палача у вас был?
— Навроде того. Напугать кого следует, приструнить. Жутковатый дяденька. Среди нас, белоручек, он выделялся: его ничего не стесняло. Опасный человек.
— Как же вы такого — и в дружину?
— Эти люди бывают весьма полезны в определённый момент! Рупейто — человек дела. Я, или Бобби Шувалов, или князь Щербатов — это тоже всё лигеры[8] — мы же сами не можем быть палачами! У нас, извините, духу не хватит; да и не умеем мы человека убить. А с террористами церемониться нельзя. Хватит уже — доцеремонились! Вот и призвали в братья нескольких таких, кому в обществе руки не подашь, зато им можно поручить грязные работы.