Вселенская пропасть разверзлась между площадью и Кремлём. И Красная площадь, улюлюкая, анафемски хохоча, свистя, презрительно орала на другой, кремлёвский, берег:
— По-зор!
— По-зор!!
— По-зор!!!..
Алла тронула Колотилкина за рукав, показала на президента у края мавзолея.
— Смотри, как сейчас мстительный, в шляпе, угнутый… очень похож… Знакомый… бериевский профиль?..
— А ты верно подметила.
— И какой маленький. За траурным парапетом одну шляпу видать.
— Наверно, таким Бог неохотно рост даёт. Что этот, что Ленин, что Сталин — мелочовка.[28] Сталину на табакеркинской трибуне даже подставку подпихивали под ноги, чтоб выше других был.
— Ни один из них не чета Ельцину. Богатырю народному… Почему они все пригнулись? Прячутся в беге за парапетом?
— Знают киски, чьё мяско слопали…
— То-то за всю историю нашего государства правитель впервые бежал с мавзолея под гневный гул народный…
— И не забудь. Бежал и под бравурную, торжествующую, чего-то там утверждающую музыку из обалделых кремлёвских усилителей. Какое изящное оформление картины бегства!
А на гостевой трибуне первая ледя сверхаккуратно ломала пальцы.
— Что он делает? — нервно шептала она. — Что он делает? Нельзя уходить! Надо немедленно вернуть его на мавзолей! Нельзя уходить! Нельзя!
А он — хозяин барин! — буркнул себе льзя и дунул.
Но жена права. Он не должен был уходить. Это понимали все на площади. Это поймал каждый камушек в брусчатке.
Да что камушек, если этого не понимал президент? И камушкино разумение разве ему вложишь? Народ нёс ему свою боль, шёл говорить душа к душе. О своей горькой доле, о бедах перестройки. Но президент только и смог, что презрительно плюнул в открытую людскую душу и трусливенько драпанул.
Отцу перестройки нечего было сказать народу.
Он неуклюже бежал и в спину ему нервно хохотали, подскакивая и колыхаясь, самодельные плакаты.
До свидания, наш ласковый Миша!
Долой горбачёвщину!
С неба падает кирпич, удирай, Егор Кузьмич!
Горбачёв, хватит дурачить народ — в отставку со своей командой!
Спасибо партии родной за то, что стало со страной!
Долой империю красного фашизма!
Пусть живёт КПСС на Чернобыльской АЭС!
Не дадим себя объегорить!
Кремлёвские чаушески, пора сменить кресла на нары!
Свободу Лигачёву, отсидевшему свои лучшие годы в аппарате цк!
Партия, уйди красиво!
КПСС — капут!
Партия, порви с прошлым!
Марксизм-ленинизм — на свалку истории!
Кремлёвских казнокрадов — к ответу!
Нам нужны одноразовые шприцы, а не сушёные вожди!
Коммунисты, не питайте иллюзий, вы банкроты!
Долой рой Медведевых!
Мафию из цк — на «заслуженный» отдых!
Долой диктатуру марксизма-ленинизма и палачей!
Дело советской мафии — в международный суд!
Вы нам дубинки, мы вам — Румынию!
Аппарату и КПСС не уйти от суда!
Закончим всемирно-историческую аферу в этом году!
Долой тоталитарный режим!
Горбачёву наш совет — в Москве хозяин Моссовет!
Моссовет, не робей, партократов крепче бей!
Единственная собственность КПСС — урны с прахом сталинистов!
Номенклатурно-партийный аппарат страшнее СПИДа!
Диктатора Горбачёва — в отставку!
Плакаты враспояску сердились, грозили, линчевали.
И над этим ураганистым гневом величаво реяли большинные портреты Ельцина. С выси он смотрел на убегающих с мавзолея, смеялся. И от этого праведного смеха пальцы сами складывались в железные кулаки.
Убегавших провожала и плаксивая карикатурка на Горбачёва.
Кто-то сбоку сильно саданул плотным фанерным ребром ельцинского портрета по темечку карикатурика. Горб сморщился в слезах и спикировал на камни.
Поднять никто не наклонился.
— Поздравляю! — Незнакомый мужчина рывком к себе тряхнул колотилкинскую руку. — Толковущий у вас, товарищ, лозунг. Наверняка Мешок прочитал!
Колотилкин тушевато бормотнул что-то и глаза — вниз. Вот тетёрка! Взял плакат у стариков и даже не подумал толком глянуть в этом содомном расхлёсте чувств, что же там такое нёс.
28
Рост Сталина 158 сантиметров, Ленина — 162, Берии, Калинина и Бухарина — по 155, Ельцина — 187, Горбачёва — 172, Петра Великого — 204.