— Давайте дела политбюро ему и оставим. А займёмся своими. Про какое письмо вы говорили?
Николай не мог сразу выдернуться из партийной каши.
Вскинул на первого удивленные глаза. Вы о чём?
— Ну письмо!.. Сын!..
— А-а… Так это моя говорила… Слово в слово запомнила. Сын так и писал: «Наш расчёт попал в плен. Всех поубивали, я остался живой. Я в Пешаваре. Спасите меня». Это из-за каких таких долгов мой сын очутился в Пакистане? Я хочу увидеть сынову руку. Я пешке садану в той клятый Пешавар…
Колотилкин позвонил домой военкому Дыроколову:
— Ты, лихой уралец-казак? Я… Привет.
— Наконец-то вернулся… Как там Москва? Как там поживает наш громкий земеля Ельцин?
— Ну… Что громкий, то громкий. Чаи да коньяки с ним не распивал… А так… Видел, слушал его на митингах… Да сейчас не о нём речь. О тебе. Пока народ не пошёл, давай живенько ко мне!
— Ты что, после Москвы присутствие начинаешь в шесть утра? Столица всадила в тебя такое рвение?
— Может быть… Тут разведка донесла, ты новый получил мундир. Покажись, похвались… Да. Жду сейчас. Заодно возьми и письмо от афганца Заложных.
— Ты там один?
— Аки божий перст.
— Одной ножкой я уже у тебя.
Колотилкин положил трубку, испытующе уставился на Николая. Что же, друже, мне с тобой делать? Выпусти отсюда, нос к носу стакнёшься с этим кошачьим рыцарем ночи. Какие последствия этой встречи на Эльбе? Не исключено, я вовсе останусь без старого ситного друга. Ты-то гостёк на минуту, каких у меня в кабинете табуны прожгли за двадцать секретарских лет. С прошениями, с кляузами, с клятвами, с выговорами, с вышибанием из доблестных рядов. А сей подарочек Бог подал мне в окошко на всю жизнь, наверное… Кто сказал, что друзей выбирают? Неужели мы с ним в две тяги не уломаем тебя одного? Сор из кабинета первого вытаскивать нерентабельно!
— Мда, — похмурнел Колотилкин. — Переплётец деликатнейший… Я не держу от вас секретов. Сейчас он прорисуется. Не забывайтесь, где находитесь. Мой кабинет не лучшее место для драки из-за женщины. Дайте слово, что не прикоснётесь к нему.
— Дать можно… Говно не трогай, вонять не будет. Я возьму себя на замок. Мнe абы живую вязь сынову увидать.
— Будьте покойны. Из моих рук получите письмо.
Колотилкин увёл Николая за две двери в боковую комнату.
Вернулся умиротворённый.
Чёрный широкий тамбур на двойных ключах не то что не впустит назад в кабинет Николая — ни одному звуку из разговора не даст пробежать к Николаеву уху, всякое слово самое громкое сомнёт.
4
Залез в чужую солому, ещё и шелестит.
Военком молодцевато взбежал по внутренним ступенькам, свойски размахнул дверь в кабинет.
Колотилкин по-стариковски горько ляпнул руками:
— Сынку! Да что ну стряслось? Теплынь! Солнце! А ты в плащ-палатке!
Колотилкин обречённо помотал головой из стороны в сторону и захохотал.
— Папашик! Всё океюшки! — выставил военной лопаточкой Дыроколов руку. — Временная вынужденная маскировочка.
— В связи?
— В связи с глубоким трауром. В паршивом «Красном лапте» в самый писк какой-то мужлак сгрёб меня с бабы! С сеанса снял! С премьеры! Это ему даром не сойдёт!
— И сгрёб, предполагаю, со своей бабы? Причина уважительная.
— Что это ты спешишь уважить его причину? А кто уважит мою? Да как он посмел?! Не выр-рулил ли этот хведя на вышак?
— Не глупизди! Депутаты за отмену смертной казни.
— Ну хоть на пятак!
— Не наскрести. При всём моём горячем сочувствии. И как ты это обставишь?
— Элементарнушко. Нападение на районного военного комиссара министерства обороны Союза Советских Социалистических Республик! — с пристуком костьми пальцев по столу отзвенел Дыроколов.
— С целью?
— С целью покушения и похищения мундира! Ну что уставился кислым валенком? Ты что, полный глупант? Совсем ни а ни бэ ни кукареку… Как тот хазар из Фээргэ?[7] Совсем не понимэ?
— Извини, но моя твоя не понимат, — буркнул на манер простачка кавказушки Колотилкин и резанул на восоких тонах: — Полный неврубант! Ты вроде взрослый. Ширинка давно полна шерсти. А несёшь… Видал, покушение да похищение… Круто забираешь, ангидрит твою перекись! Покушал пока ты из чужой!..
— Покушал я. Но по счёту, говорю тебе, нитратный,[8] заплатит этот мозоль![9] Как в лучших советских ресторанто. Гадюшник устроил!.. Грубо! Лаптёжно! В самый пи-иск!