В студенческую жизнь ворвалась Гражданская война. Думаю, что вопрос выбора: защита революции, Красная Армия или студенческая аудитория – был главным вопросом для многих, с трудом пробившихся «снизу» к заветной мечте – высшему образованию. И большинство уходили в ополчение или сразу вступали в Красную Армию.
Естественно, в кадетских училищах, в вузах «сословных», особенно военных, положение было иным, вернее, иным был выбор социальной позиции и армии. Мы же в отделе кадров оставляли не заявление– прошение об отпуске, а заявление-информацию «Я ухожу в Красную армию».
Вот напоминание о том времени в письме Кости Барташевича. Через 50 лет!
«Пишу в надежде, что Вы не забыли фронт под Двинском, штаб 138 пехотной дивизии и юного подпоручика-адъютантика, по-детски влюбленного в Вас, наш затянувшийся поход, расформирование в имении Морозова и все с этим связанное… Осенью 1918 года Вы вернулись в стены университета, а я поступил на службу в ВЧК по рекомендации нашего комиссара 138 дивизии Рудкина Филиппа Никитовича, помните его?… Впоследствии он – ген-майор танковых войск, Герой Сов. Союза. Умер в 1954 г.)…
Любопытно, а что сохранила Ваша память о штабе 138? Помните Бастракова, старых генералов? И, конечно, не забыли блестящего штабс-капитана Воробья – предмет моей ревности? А вот названия полков дивизии помню уже плохо… Однако, я увлекся по-старчески. Воспоминания теснятся, пора унять разыгравшуюся память…»[12]
Милый Костя! Из всего штаба 138 дивизии помню только «старых генералов» (вернее, офицеров: генерал, помнится, был один), перешедших служить в Красную Армию: меня поражало, что перемена формы одежды нисколько не изменила их манеры держаться – «военная косточка» видна была сразу. По внешнему виду наши молодые командиры проигрывали им сразу и безоговорочно.
А вот адъютанта Барташевича помню. И наш первый разговор, и мое появление в штабе 138 дивизии. Мы встретились на Набережной Невы и почему-то разговорились. Удивительно, как легко вы меня сагитировали. Главный ваш довод: сегодня в руках нужна винтовка, а не книжка. Вот разобьём Юденича, защитим Петроград… Наверное, это совпадало с моими мыслями Во всяком случае уже на втором нашем свидании направление нашей прогулки определялось расположением штаба… В штабе срочно нужна была машинистка. Признаюсь, что возникшая между нами симпатия (возможно что-то большее) была взаимной. Вот этих двух-трех дней оказалось достаточно, чтобы я приняла решение оставить университет и пойти секретарем-машинисткой в штаб 138 дивизии, где, конечно же, служили вы. Как был оформлен мой отпуск в деканате, я не помню. И так же естественно, после расформирования дивизии, я ушла из штаба, вернулась в университет. Потом была в студенческом ополчении. Официально же я вступила в Красную Армию в феврале 1921 года.
Примерно так я ответила на письмо Кости Барташевича. Позже судьба подарила нам встречу, когда он неожиданно пришел на новоселье в московскую квартиру, полученную мною после реабилитации. Прошло всего полвека. В воспоминаниях время сдвигается. Но это деталь уже совсем другой жизненной ситуации.
Глава 2
Я буду летать!
«Стартовым» городом стал не Петроград, а Киев. А судьбоносным – год 1921. В этом году я экстерном закончила историко-филологический факультет Университета и получила предложение поехать работать в Киев. Политотделу УВУЗ Киевского военного округа были нужны преподаватели, владеющие и определенными военными знаниями. И первая запись в моей трудовой книжке – «инструктор политотдела Киевского управления Военно-учебных заведений», вторая (через год) – «преподаватель русского языка в Высшей Объединенной школе имени С. С. Каменева».
В школе получали общеобразовательную и начальную теоретическую подготовку будущие командиры. Были среди них и авиаторы. На окраине города был расположен учебный аэродром, а в городе стояли авиационные части.
Тогда-то я и увидела близко самолеты – и на земле, и в небе. Человек в небе! Сверкающие крылья самолета! И родилась самая захватывающая мечта: подняться в небо. «В течение года я дважды обращалась по команде с просьбой направить меня в авиационную школу. Бездействовать я уже не могла. Оба раза – отказ. О мечте моей знала вся школа. В конце 1922 года работник политотдела школы Бочкарев посоветовал мне отправится непосредственно на Качу (пригород Севастополя), где была расположена Первая военная школа летчиков. Он же написал письмо своему фронтовому товарищу Меламуду, который в то время был комиссаром Качинской школы».