Периодически одна раса берет верх над другой. Не надо забывать, что сарацины победно дошли до центра Франции, а Испания надолго была захвачена маврами; и перечень этот можно продолжить.
Наконец-то мы начинаем понимать, что различия между расами не столь велики, как считалось раньше. Просто направленность у них разная.
Долгие века раса, именуемая белой, гордо и безжалостно правила миром. В прошлом столетии боялись нашествия желтой расы. А сегодня Никсон, равно как и главы других государств, едет в Пекин. Больше ста двадцати стран (точной цифры я не знаю, поскольку она все растет) представлено в ООН.
Что касается Африки, то она в конце концов объединилась или, во всяком случае, образовала некую общность и намерена занять подобающее место в мире.
Арабы, связанные общей религией, сейчас пытаются объединиться.
Эпоха колониализма была периодом неслыханного процветания белой расы. Это была эпоха, когда белый колонизатор — я это видел — приказывал негру посидеть на обочине, а сам занимался любовью с его женой.
При англичанах в Хартуме цветные не имели права после шести вечера оставаться в квартале для белых или заходить на его территорию.
Я мог бы привести сотни подобных примеров из совсем недавнего — лет тридцать назад — прошлого.
Сейчас колесо поворачивается — может быть, медленно, но неумолимо.
Уже есть университеты в песках Аравии и в тропических лесах, и у нас нет больше монополии ни на что, разве только на технические знания, которые можно приобрести за несколько лет.
24 октября 1973
«Все уже сказано, все написано»[50].
Эта фраза повторялась и устно, и письменно тысячи раз. Она принадлежит древнегреческому философу, имя которого я забыл, но и ему она, вероятно, досталась от более древней цивилизации.
Однако это не мешает десяткам тысяч мужчин и женщин покушаться на белизну листа бумаги в надежде найти читателей.
Люди все равно пишут. Выходят книги. Зачем?
В шестнадцать лет я часто ходил в лавки букинистов и отыскивал на полках тома в роскошных переплетах, авторы которых мне были абсолютно неведомы. Читал ли их кто-нибудь? Может быть, когда-то они были в моде?
Я часто думаю об этом, но признаюсь: диктуя каждое утро ради собственного удовольствия в микрофон, я делаю это с задней мыслью, что когда-нибудь все это прочтут.
Что заставляет человека читать? Я часто задаю себе этот вопрос. Чисто эстетические запросы? Сомневаюсь.
Человек глубоко ощущает свое одиночество. Он знает свои достоинства и недостатки, свои возможности и пороки.
Не для того ли он читает, чтобы встретить себя в героях книги, пусть придуманных, но похожих на него? И не оправдывает ли — хотя бы частично — их пороками свои?
Кто-то — забыл кто: память у меня скверная — сказал:
— Все мы — зеваки.
Читать — не значит ли это играть роль зеваки?
Бог с ним. Не мое это дело анализировать причины и следствия в литературе.
Более того, я иногда спрашиваю себя, правильную ли дорогу выбрал в жизни? Я прошел ее, созерцая, пытаясь проникнуть в то, что человек прячет в самой глубине, в то, что у него врожденное. И неважно, удалось мне это или нет.
Одни и те же слова для каждого имеют свой смысл. В одной и той же книге каждый вычитывает свое. Один и тот же разговор каждый понимает по-своему. Все зависит от воспоминаний детства, воспитания, образования.
Животные общаются между собой знаками, которые чаще всего от нас ускользают, но от этого не перестают существовать.
Я не стану обольщаться мыслью, что человек — царь природы, даже если он станет общаться с себе подобным без помощи слов, письма и технических средств.
Это свойственно многим видам животных, а возможно — ведь этого мы не знаем, — всем.
Но почему не нам?
25 октября
Пришла осень, почти зима, и первое, что я делаю утром, еще до того, как по радио и телевидению сообщат высоту, на которой лежит снег (сейчас она ниже отметки две тысячи метров), так вот, первое, что я делаю, — смотрю в окно. Определяю по тому, куда клонятся деревья, не дует ли северный ветер.
Для меня сейчас это очень важно. От этого зависит, пойду ли я днем гулять. Теперь — не то что когда-то — я не переношу северного ветра, ибо всякий раз рискую подхватить бронхит, как три последних года подряд. А бронхит в моем возрасте легко переходит в пневмонию.
С семи до восьми утра дул сильный ветер. В полдевятого деревья перестали качаться, и я смог выйти погулять.
50
Трудно сказать, кому именно хотел приписать Сименон эти слова; подобную мысль на протяжении веков высказывали многие. Так, в прологе к комедии «Евнух» древнеримского драматурга Публия Теренция (ок. 185–159 до н. э.) можно найти рассуждения о том, что все персонажи, все роли и ситуации современного ему театра уже встречались в комедиях его предшественников («Уже нельзя сказать ничего, чего не было бы сказано раньше»).