Несмотря на это, мы все же сумели получить в различных еврейских организациях значительные суммы на устройство ученых-беженцев, хотя я думаю, что по крайней мере половина всех средств была заимствована из бюджета — и без того весьма напряженного — наших университетов и из крупных научных благотворительных фондов, например из фондов Рокфеллера и Гуггенхейма.
Как раз в разгар наплыва эмигрантов меня пригласили принять участие в работе Государственной академии наук. Это учреждение было основано во времена гражданской войны[99] с целью помочь правительству использовать знания ученых. Но с течением времени Академия из важного правительственного органа превратилась во второстепенную канцелярию, где интересовались главным образом выбором новых членов. Бесконечные интриги, которыми здесь все с увлечением занимались, вызывали у меня чувство глубокого отвращения; само здание Государственной академии казалось мне символом напыщенной претенциозности в науке и невольно ассоциировалось с учеными, носящими безупречные сюртуки и полосатые брюки. Познакомившись с привилегированной кастой научных деятелей и отдав дань своей природной любознательности, я расстался с Академией.
В течение всего периода между возвращением из Англии и поездкой в Китай я принимал самое деятельное участие в собраниях Математического общества. Юноша, только начинающий карьеру ученого, не может позволить себе роскошь тратить слишком много времени на заседания. У пожилых людей, к которым с некоторых пор я с сожалением должен отнести и себя, уже не хватает на это энергии, тем более, что при посещении заседаний они тратят больше сил, чем молодежь, так как их обязательно просят председательствовать или принять участие в каких-нибудь комиссиях. Кроме того, пожилой ученый обычно обладает уже достаточным влиянием и ему не нужны заседания, чтобы встречаться со своими коллегами — интересующие его люди приходят к нему домой. Вот почему средний возраст — самое подходящее время для активного участия в любого рода собраниях и заседаниях.
Лично мне самое большое удовольствие доставляли собрания Математического общества, которые происходили весной где-нибудь на юге. С истинным наслаждением я покидал еще почти зимний Бостон и, оставляя позади неприветливые просторы Массачусетса и Коннектикута, где на голых деревьях только-только появлялась легчайшая зеленая дымка, попадал в Пенсильванию и Мэриленд, где уже можно было любоваться пурпурным одеянием иудиных деревьев и белым убором кизила. Обычно мы брали с собой кого-нибудь из детей, и мне кажется, что Барбара и Пегги получали от этих поездок ничуть не меньшее удовольствие, чем мы сами.
Но о том, что профессору Морзе из Института перспективных исследований и мне совместно присуждена премия Боше за лучшие работы по анализу, было объявлено вовсе не на одном из этих радостных весенних собраний, а на зимнем заседании в Кембридже, в пронизывающе холодный день, когда термометр показывал 18° ниже нуля, и в насквозь промерзшей аудитории Радклиффского колледжа, где мы сидели, пар вырывался изо рта. Признание всегда приятно, но на сей раз я испытывал особенное удовольствие от того, что эта награда означала признание Германа Вейля — ученого, мнением которого я дорожил больше всего.
В Америке одним из показателей успеха ученого-математика является почетное предложение написать книгу для специальной серии монографий, издаваемой Американским математическим обществом. Внутреннее удовлетворение, которое приносит такое предложение, не меньше удовлетворения, испытываемого от получения премии. В моем случае вопрос о целесообразности такого предложения обсуждался в течение нескольких лет, причем самым пылким сторонником моей кандидатуры был Тамаркин. В конце концов, вскоре после смерти Пейли было принято решение предложить мне написать книгу. Будь Пейли жив, мы бы, конечно, писали эту книгу вдвоем; теперь же в память о нем я считал себя обязанным включить в нее результаты нашей совместной работы и результаты моих личных исследований, примыкающие к тому кругу вопросов, которыми мы занимались с ним вместе.
Книга, написанная мной для серии монографий, называлась «Преобразования Фурье в комплексной области» (Fourier Transforms in the Complex Domain), она была издана под двумя фамилиями — Пейли и моей. Материал, включенный в книгу, я представил Математическому обществу на летнем собрании 1933 года, проходившем в очаровательном городке Вильямстауне[100].