— Разве мама не будила тебя утром?
— Не будила. Она тоже не жила по часам.
— Но капли в глаза ты закапываешь ей по часам!
— Ты хочешь, чтобы я относился к тебе, как к глазным каплям?
Что я могла ответить на это?
— Хорошо, — сказала я, — как тебе хочется ужинать — со мной или без меня? Если все-таки со мной, то приходи вовремя или звони заранее, что ты опаздываешь и на сколько.
Его глаза сосредоточились на мне и послали мне проникновеннейший взгляд из-под широких бровей.
— Посмотрим, — коротко сказал он.
Однажды мне позвонила моя дочь Даниэла, живущая в Раанане[15], и пригласила меня приехать в субботу на ее сорок пятый день рождения. У Даниэлы есть дочь, мать-одиночка, ее зовут Охала. Охала родила мальчика Яли, которому сейчас четыре года, и сделала свою маму бабушкой-одиночкой…
— Ты не возражаешь, если я приеду не одна, а с Эли? Понимаешь, все субботы мы с ним обычно проводим вместе…
— Это твой новый друг? — спросила меня Даниэла так, словно я меняю друзей каждую неделю. — Приходи с ним, что тут такого…
Я быстро сообразила, что́ тут такого. Мне придется признаться Эли, что я уже прабабушка. Но как я могу быть прабабушкой, если мне всего шестьдесят лет? Я рассказывала Эли о своей жизни, о муже и детях, каждый раз меняя детали, чтобы не выдать свой настоящий возраст. Сколько можно жить в придуманном возрасте? Лучше я расскажу ему правду, прежде чем он сам все поймет. Скажу ему это в благостное время после обеда.
Эли неторопливо, с видимым удовольствием съел все, что я приготовила на обед: салат из авокадо, овощной суп с корнем куркумы, лосось, запеченный с миндальной пастой, фруктовый салат, — и встал, чтобы помыть посуду. Но я остановила его.
— Посуда может подождать. Я хочу сказать тебе кое-что важное.
— Ты случайно не беременна? — спросил он без тени улыбки.
— Нет-нет, о чем ты говоришь! Что-то совсем противоположное.
— Противоположное беременности?
— Да нет! Послушай… — я пыталась выиграть время, от волнения перекатывая пальцами крошки по столу.
— Я тебя слушаю.
— Так вот… На сайте знакомств я написала, что мне шестьдесят лет, но это неправда…
Я замолчала.
Эли не пытался нарушить тишину. Его лицо было закрытым, что пугало и злило меня. И я ринулась вперед.
— На самом деле мне не шестьдесят.
— А сколько?
— Как ты думаешь?
— Шестьдесят два?
— Шестьдесят пять! — выпалила я.
Последовало молчание. Несколько минут мы молчали. Наконец я сказала:
— Смотри, ты можешь делать с этим все, что хочешь. Можешь принять это и остаться. Или можешь решить, что шестидесятипятилетняя женщина тебе не подходит и…
Я не решилась сказать «уйти», но это было и так ясно. Он молчал. Он не отвечал мне. Я ждала, что он сейчас встанет, сложит свои вещи, возьмет сотовый телефон, электрическую зубную щетку, электробритву, положит все в свой фургон — и всё, финита ля комедия.
Эли этого не сделал. Он застыл в неподвижности. Я сама помыла посуду. Он не стал смотреть телевизор, он не сдвинулся с места. Примерно через час он пробормотал:
— Выйду пройдусь.
Вернулся он около одиннадцати. Я лежала на широкой кровати, не зажигая свет, не почитав перед сном. Я даже не пыталась заснуть. Он разделся и лег, повернувшись ко мне спиной.
Утром он, как обычно, ушел на работу. На обед не пришел. Вернулся около десяти вечера.
— Я поел у мамы, — сказал он в ответ на мой вопросительный взгляд.
— Ты рассказал ей? — спросила я. — И что?
— Она думает, что это не для меня, что мне не нужна старая ашкеназка, — сказал он.
— Понятно, — сказала я и пошла спать.
Взяла свою любимую книгу, включила свет и стала пытаться читать, глотая слезы.
Он лег рядом и обнял меня сзади. Мне понадобилось минуты полторы, чтобы повернуться к нему…
В субботу мы поехали в Раанану. Моя дочь живет в просторной квартире с гостиной, в которой можно устраивать концерты, с двумя туалетами, которые, на мой взгляд, никогда не бывают идеально чистыми, и тремя крошечными спальнями. Еда, которую Даниэла готовит, мне тоже не очень нравится, но кто я такая, чтобы ее критиковать!
— Это новый дедушка, его зовут Эли, — объяснила моя внучка Охала своему сыну Яли, который сначала посмотрел на Эли с явной враждебностью, потом встал перед ним и произнес совершенно отчетливо:
— Дедушка Эли, мы тебя не любим. Я не люблю тебя. И моя мама не любит тебя. И моя бабушка не любит тебя.
Охала, выступающая за свободу слова и за свободное воспитание детей, чтобы укрепить их уверенность в себе, не пыталась прервать сына. Эли, который сначала показался мне сбитым с толку, подождал, пока малыш закончит, потом присел перед ним на корточки и сказал серьезно: