Когда мы спускались по лестнице, Эли вдруг обнял меня сзади, положил голову мне на плечо и прошептал: «Спасибо!» Лицо мое обдало его теплым дыханием, сладкая волна прошла по всему телу, на глаза навернулись слезы. Я повернулась к нему, обняла его, и он прижался ко мне всем телом. Еще немного, и мы с ним упали бы и покатились вниз!
Когда мы пришли домой, он сказал вдруг:
— Она так сурова с тобой из-за бараков.
— Каких бараков?
— Она не может простить ашкеназам тех маабарот[18].
— Эли, может быть, ты не в курсе, но в 1953 году четверть жителей барачных поселков составляли румынские евреи. Треть — евреи из Ирака, это верно. Я читала об этом в Интернете.
— Румынам было легче, у них были связи с местными ашкеназами, а мы, иракцы, очень страдали от дискриминации. Это известно.
Я прикусила язык. Я не хотела правоты. Я хотела любви.
Как-то вечером, когда мы откуда-то вернулись домой, я спросила его:
— Тебе не кажется, что ты должен участвовать в расходах на электричество, газ, телефон? Да и в оплате арноны[19] тоже.
— Электричество — да, газ — да, а телефон и арнона — нет, — спокойно ответил он.
— Почему?
— Потому что квартира — твоя собственность, а не моя. Арнона взимается с владельца собственности, а телефон у меня мобильный.
— Что ты имеешь в виду? А если бы ты был жильцом?
— Я что, жилец для тебя?
— Во-первых, не кричи на меня, я не привыкла, чтобы на меня кричали…
— Я не кричал.
— Нет, кричал.
Тут я сообразила, что, если я сейчас поставлю ему условие — участие в платежах, — он может встать и уйти от меня, кто его знает…
— Ну, хорошо, подумай, — сказала я самым смиренным голосом, на который была способна, но не удержалась и продолжила: — А деньги, которые я плачу уборщице и садовнику?..
— Нам не нужны ни уборщица, ни садовник.
— Что значит не нужны? Уборщица приходит раз в неделю, садовник — раз в месяц. Это постоянные платежи.
— В такой маленькой квартире мы можем убираться сами. И садом я могу заниматься.
— Что значит «сами»? Кто что будет делать?
— Все будем делать вместе.
— Ты будешь мыть туалеты?
— Я вымою их лучше, чем твоя уборщица.
— Ты хочешь сказать, что у нас грязные туалеты?
— Да.
Наступила тишина. Тяжелый камень повис в воздухе. Эли кричит на меня, Эли говорит, что я грязная.
— У твоей мамы они чище?
— Когда я мою — чище.
Я опомнилась и приказала себе замолчать.
Утром в пятницу мы стали вместе наводить порядок в доме. Его медлительность сводила меня с ума: я успела убрать кухню и две комнаты, а он все еще возился с туалетами. Наконец он пошел на кухню и стал мыть посуду, уже вымытую мной.
— Это не совсем чисто. Посмотри! — он протянул к свету нож, ложку, стакан, показывая мне оставшиеся на них пятна от воды.
— Ну прости, перемой, я не против.
— Может, ты привыкла к грязи?
— Я привыкла к грязи?..
— Я сказал: может быть.
— Ты сказал, что я привыкла к грязи.
— Я сказал: может быть.
— Я не привыкла, чтобы на меня кричали.
— Я не кричал.
— Кричал. Если так будет и дальше, мы не сможем продолжать жить вместе.
Ночью мы помирились. Мой живот ухватил тепло его тела и впитал так, словно это было тепло камня, нагретого на солнце.
Очень осторожно, почти умоляюще, Эли попросил меня принять его детей на Седер Песах[20].
— Последние годы мы делали Седер у старшего сына, но у него крохотная квартира с холодильником посреди гостиной, и мы сидим в тесноте перед этим холодильником.
— О каком количестве гостей ты говоришь?
— Ну, моя дочь с моей внучкой и ее другом… может быть, и друг самой дочери, я точно пока не знаю… сын с женой и двумя детьми и младший сын со своей девушкой.
— Уже десять, не считая нас, — тихо сказала я. — А что с моими детьми? Они обычно приходят ко мне на Песах, девять человек. Еще я всегда приглашаю Галину и ее сына, это русскую, которая приехала в Израиль и заболела здесь раком. Так что в общей сложности нас уже двадцать три человека. Не представляю, как мы все поместимся за столом.
— Не волнуйся, я организую длинный стол, принесу доски, стулья. Куплю на рынке мясо.
И я поняла, что у меня нет выбора, что наступил час испытания.
— Хорошо. Думаю, мне придется купить другую скатерть.
— Я куплю скатерть. А пасхальная посуда у тебя есть?
— Пасхальная посуда? Ты знаешь, нет…
— Как это может быть?
— Так это может быть. Ты же не религиозный, зачем тебе все это?
18
Маабарот — временные барачные поселения в Израиле для новоприбывших репатриантов. Условия жизни в них были крайне тяжелыми.
20
Седер Песах — ритуальная семейная трапеза, проводимая в начале праздника Песах (еврейской Пасхи).