Разрыдалась эта бедная женщина и ко мне на грудь кинулась.
«Не понимаю я! Не понимаю! Не его это телефон, не было у него никогда такого! И не занимался он ничем подобным! Да он... он вообще как мужчина давно уже…»
«А коньяк?»
«Он не пил! Уже пять лет как не пил! Я ничего не понимаю!»
Я ее по голове погладила, перекрестила на всякий случай. А потом тихо так говорю:
«Вы, главное, о детях не забывайте. Для них смерть отца — самое страшное».
«Нет у нас детей... Бог не дал», — прошептала она и закрыла ладонью глаза.
«А вот и врешь, — подумала я, гладя ее по щеке. — Врешь ведь и не краснеешь».
Потому что тогда, в автобусе, я абсолютно ясно в паспорте запись видела. Что есть у покойника сын. И сыну уже, между прочим, двадцать семь лет.
«Я вам верю, верю, — сказала я ей ласково. — Не его это телефон, и бутылка не его. А краска на ботинках — его».
«Какая краска? А... — она всхлипнула в последний раз и, смутившись, из моих объятий освободилась. — Да... Никак не могу выбросить. Поставила в кладовке и... Не могу. Мне эту обувь вернули, а руки вот никак не могут решиться... Мы с ним вместе ее покупали, три года назад. Он такой аккуратный был, все до дыр донашивал».
«Святой человек», — согласилась я.
Она тогда снова в слезы.
«Святой... И друзья у него хорошие, — сказала я как можно проникновеннее. — Вот, Сашка, например…»
«Сашка? Вы про Сергея? Это его единственный друг был».
«Да, о Сергее, — сказала я и снова обняла ее. — Жалко мужика».
«Да... Я и думать не думала, когда мы на похороны три года назад ходили, что вот... Самой... Придется…»
Я ее все гладила, а сама квартиру осматривала. Вот бы тот сервантик открыть. Глянуть, что там. И вон тот ящичек в столе.
«Я пойду, — засобиралась я, потому что и правда уже на работу опаздывала. — Не забывайте, милая моя, что в Боге вся милость и вся поддержка».
«Спасибо вам! — она снова обняла меня на прощание. — Поговорила с вами, так на душе легче стало. Может у вас Библия с собой есть? Я бы почитала... Или брошюрки какие-нибудь?»
Я себя по карманам похлопала: «Забыла! Вот же голова глупая…»
А сама чуть не засмеялась — потому что выглядела я как безбилетница, которая проезд не оплатила.
«Вы заходите ко мне, — она мою руку схватила, как будто задержать хотела, — на чай. О Боге поговорить. И о нем... Вы первый человек, который вот так... Зашел…»
«Обязательно! — обняла я ее на прощение. — Скоро зайду!»
И побежала на работу. Встретились мы с Гаркавым на Чижовском кольце[14]. Издали вижу: Валюши снова нет, а у Гаркавого цветы в руках.
«Гаркавый! Это что такое?»
«Это тебе», — говорит.
«Что? Гаркавый, ты чего это? Восьмое марта у тебя сегодня? Допился…»
«А что? Ты женщина видная. Что ты, букета не заслужила? Может, ты мне нравишься».
«Гаркавый! А ну прекрати глупые шутки!»
Он плечами пожал, но букет мне все-таки всучил.
«Ладно, ладно. Это мне один пассажир вместо штрафа отдал».
«И ты взял?»
«Сам не знаю, почему. Взял. Про тебя подумал, Юрьевна. И взял».
«Дурной ты, Гаркавый. Хороший мужик, но глупый».
И начался он, новый обычный рабочий день. От Чижовки до самых Шабанов. И обратно. Работаю, долг свой служебный выполняю, а сама про людей все думаю. Что у каждого в голове делается. Это же просто невозможно представить. Лицо за лицом, и каждый по-своему пахнет, у каждого какая-то своя боль. Вот молодой парень, в телефон уткнулся, а у самого на губах такая улыбка играет, что аж самой жить хочется. И в молодежь нашу верить — все у нее хорошо будет. Перебесится и нормальной жизнью заживет. Под мирным небом, с хорошими и правильными планами в голове. Вот дедушка едет, а на груди медаль. Ветеран. Наверно, последний живой свидетель войны в Заводском районе. Бормочет что-то. А вот женщина сидит и плачет. И все равно, горемычная, мне проездной свой сует. Так и тянется рука ее погладить по волосам, успокоить. Все перемелется, сказать. Жизнь — трудная штука, но прожить ее надо. Надо и все тут. А вот и моя знакомая, учительница та, которой я всегда любовалась. Та, которая своих учеников так любит. Сидит, руки на сумочку положила, глаза светятся.
«Здравствуйте, Татьяна Николаевна», — сказала я ей, хоть и не собиралась. Она вздрогнула, но улыбнулась мне и ответила, будто пропела:
«Здравствуйте».
И проездной мне показывает. И так у меня все внутри екнуло, будто кто по животу пощекотал. Странное ощущение. Может поэтому я на Валюшу накричала, когда она все- таки появиться соизволила. Какая-то энергия во мне выход искала. Важная энергия. Искала, но не находила.